Книга Последняя комета - Матс Страндберг

Теперь ты знаешь, что я чувствую к нему. Спасибо, алкоголь. Правда, теперь у меня так болит голова, словно она может треснуть в любое мгновение. Мы чуть не опоздали на поезд, поскольку я не могла бежать. Прямо не знаю, что мы делали бы, если бы не успели.

Я, возможно, описаюсь, пока пишу это, но не могу пойти в туалет, так как там все выглядит просто ужасно. Мне кажется, меня вывернет наизнанку еще до того, как я к нему приближусь. Мне и так нехорошо.

Ночью все шло идеально. Я плавала. Снова чувствовала себя прежней, и одновременно мне удалось освободиться от себя. Я стала другой Люсиндой. Самой обычной девушкой. И Симон был со мной в воде. Мы могли бы целоваться при лунном свете. Все получилось бы идеально. Даже чересчур. Насколько я поняла, он тоже этого хотел. А потом Симон признался, что был очень рад, что я поехала с ним, и я рассказала, почему приехала.

Мне вроде как понадобилось исповедоваться. Я не хотела оказаться в его объятиях, пока между нами висела недосказанность. И сейчас ненавижу себя за свою порядочность.

Юханнес не мог убить Тильду. Он всю ночь общался по Интернету с несколькими парнями из своей коммуны. Если бы я подождала немного, сама бы это узнала.

Хорошо еще, что Симон не рассказал Юханнесу, из-за чего мы поссорились.

Сейчас мне просто хочется умереть. К счастью, мое желание исполнится через шесть дней. Если, конечно, я раньше не заболею из-за ягодного вина и купания в холодной воде. Если бы вечер не закончился так, как закончился, оно, пожалуй, того бы стоило. Теперь я чувствую только страх.

P.S. Папа звонил два раза. Я не осмелилась ответить. По звуку он наверняка понял бы, что я нахожусь в поезде.

Р.P.S. Папа все знает. Он только что прислал мне сообщение. И ждет меня на станции.

СИМОН

Бомбом начинает лаять, как только я вставляю ключ в замочную скважину. Стоит мне открыть дверь, и он набрасывается на меня, словно не видел несколько лет. Я сажусь на корточки, взъерошиваю ему шерсть. Он кладет лапы мне на плечи. Облизывает мои щеки.

– Успокойся, старина. Все нормально.

– Данные симптомы типичны для стрессовых состояний, многие нервничают в наши дни, – говорит кто-то из телевизора в гостиной.

Я уже знаю, что разоблачен. Отец Люсинды разговаривал с моими мамами. Я понятия не имею, откуда он узнал о нашей поездке в Стокгольм.

– Это напоминает электромагнитную сверхчувствительность, – вещает другой голос из телевизора. – Даже если вы не находите происходящему каких-то объяснений, вовсе не обязательно, что это плод вашего воображения.

Я стаскиваю с себя рюкзак. Эмма выходит в прихожую и крепко меня обнимает. Наклоняется вперед, чтобы не зажать живот.

– А вот и наша заблудшая овца, – шепчет она перед тем, как отпустить меня. – Удачи тебе.

Я киваю. Скидываю обувь. Дверь в комнату Эммы закрывается у меня за спиной. Похмелье еще не прошло окончательно, немного гудит голова. Стина кричит из гостиной. Хорошо, если меня оставят в покое, когда все закончится.

Когда я вхожу в комнату, Джудетт тянется за пультом телевизора и выключает звук.

«КОМЕТНАЯ БОЛЕЗНЬ: ПРАВДА ИЛИ МИФ?» – написано на табличке, красующейся под двумя мужчинами в студии новостей. Список симптомов вытянулся вдоль нижнего края изображения: «ЗУД. ГОЛОВНАЯ БОЛЬ ТЕНЗИОЗНОГО ТИПА. ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ. ТРЕМОР. ВНЕЗАПНЫЕ ПРИЛИВЫ КРОВИ К ГОЛОВЕ. ПАРЕСТЕЗИЯ».

– Входи и садись, – говорит Стина.

Я подчиняюсь. Почти падаю на диван между мамами.

Стина театрально качает головой:

– От тебя пахнет как от пивоваренного завода.

– Пожалуйста. Не надо сейчас.

– Помолчал бы лучше, – фыркает Джудетт. – Чем ты занимался в Стокгольме?

– Навещал Юханнеса.

– О чем ты думал? – спрашивает Стина. – Ты понимаешь, какой опасности подвергал себя? А вдруг с тобой бы что-то случилось? Или поезда перестали бы ходить? Как мы тогда смогли бы вернуть тебя домой?

Она едва успевает дышать между вопросами. И ее лицо краснеет все больше и больше.

Уголком глаза я вижу, как на экране телевизора мужчины продолжают обсуждения.

– Шесть дней осталось, – говорит Джудетт, ее нижняя губа дрожит. – Шесть дней.

– Мне нужно было встретиться с ним в последний раз. Он ведь единственный верил мне. Он и Люсинда.

– Люсинда, да. Как ты мог поехать с ней в Стокгольм? Она же больная!

То же самое отец Люсинды сказал мне. Но ночью я не думал о том, что у нее рак. Она была просто Люсиндой.

Мне совсем не хочется думать о ней именно сейчас. Мне не нужна несчастная любовь в последнюю неделю моей жизни. Мне хватило этого летом.

И я устал. Просто до ужаса.

– Вы правы. Можно я пойду и лягу?

– Нет, – говорит Стина. – Не раньше, чем мы закончим наш разговор.

– О чем еще можно говорить?

Стина вздыхает и смотрит на Джудетт. Но та не спускает с меня взгляда.

– Ты не в той ситуации, чтобы общаться с нами таким тоном.

– Тогда кончай разговаривать со мной как с ребенком.

– А ты не веди себя как ребенок.

– Мне казалось, мы с этим закончили, – говорит Стина. – Я думала, хватило. А потом ты снова берешься за старое. Это неуважительно.

– Я не могу просто сидеть дома и думать о конце света.

– А чем ты хочешь заниматься? Делать вид, словно ничего не происходит? – говорит Джудетт.

– Нет. – Я резко замолкаю. – Или да. Как раз этого я и хочу. Мне не нравится быть… трупом. Я хочу чувствовать, что у меня есть друзья, и я молод, и я живу!

– Мне жаль, что мы недостаточно веселые, Симон! – говорит Стина. – Но мы пытаемся. Действительно стараемся изо всех сил!

С меня хватит. Они требуют, чтобы я их слушал. Но сами не слушают меня.

– В этом, наверно, и есть твоя главная проблема, – говорю я. – Тебе надо завязывать с излишним старанием.

Я встаю с дивана.

Смотрю на Джудетт:

– А ты зря осталась здесь ради меня. Я знаю, что Стина заставила тебя играть в маму, маму и дитя, но всем было лучше, как раньше. Ты наверняка сама так считаешь.

Я направляюсь в прихожую. Случайно наступаю Бомбому на хвост, и он громко взвизгивает, смотрит на меня обиженно, словно я виноват в том, что он всегда лежит на дороге. Чертов пес.

– Значит, так ты думаешь? – кричит Джудетт.

Я оборачиваюсь. Она тоже встала.

– Это моя семья! – говорит она. – Вы нужны мне. Мне нужен ты, Симон. И Стина. И Эмма. Неужели трудно понять? Ты хочешь, чтобы мы разговаривали с тобой как со взрослым. Конечно. Так я и сделаю.