Книга О чем молчат мертвые - Лаура Липман

Наконец она выбрала себе новое имя. Пора было начать все с чистого листа. Снова. Жаль, что нельзя было указать это место работы в будущем резюме, но она решила больше не работать в газетах. Как только Барб пройдет плановый тренинг, она сможет найти куда лучшее применение своим навыкам в сфере, где настоящий талант действительно ценится. «Фэрфакс» был для нее далеко не потолком, хотя вряд ли она ушла бы оттуда по своей воле. Ну почему всегда так? Даже когда ситуация уже хуже некуда, ей все равно нужен пинок под зад, чтобы пойти дальше. Как она плакала тогда на автобусной остановке перед улыбающимися прохожими, принявшими ее просто за испуганного подростка, который не может расстаться с домом.

Она сделала все, что нужно, и напоследок написала небольшой код – эдакий прощальный подарок для «Фэрфакса». На следующий день, когда миссис Хеннесси включит свой компьютер, вся система рухнет и заберет с собой в небытие все статьи, даже те, которые более ответственные журналисты предусмотрительно сохранили. К тому времени Барб уже будет сидеть в закусочной Анакостии и ждать Стэна Данхэма. Он пытался убедить ее поехать дальше на север, но она сказала, что не будет пересекать границу Мэриленда. А до сего дня она всегда получала от Стэна Данхэма то, чего хотела.

Глава 36

– Все потому, что она приемная, ты разве не знала?

Дэйв стоял в очереди за булочками с корицей, когда эта фраза сквозь общий шум долетела до него, как брошенный сапог или мелкий камешек. Но этот комментарий был адресован не ему. Две женщины средних лет разговаривали между собой прямо за его спиной.

– Что? – спросил он, как будто они намеренно хотели втянуть его в свой диалог. – Кто приемная?

– Лиза Стейнберг, – ответила одна женщина.

– Та маленькая девчушка из Нью-Йорка, которую избивал приемный отец? – вспомнил Дэйв. – Хорошо, что ублюдка посадят в тюрьму. Еще бы и за жену его взялись. Ни одна нормальная мать не стала бы молча на все это смотреть. Никогда и ни за что.

Женщины согласно кивнули. Уж кому, как не им, было известно, что к чему в этом мире. То были полные дамы с излишне ярко накрашенными губами, эдакая антиреклама для булочной: посмотришь на них – и всякий аппетит пропадает. Дэйву вдруг вспомнилась книжка, которую обожали Санни и Хизер. Она называлась «Страшные и ужасные». В ней было много картинок, и все иллюстрации нарисовал какой-то известный художник, вот только Дэйв не помнил, кто именно. Аддамс? Или Гори? В общем, неважно. И в одной истории говорилось о мальчике, который не ел ничего, кроме конфет, пока не растаял на солнце. В итоге от него осталась только желатиновая лужа с человеческими чертами лица. Примерно так же выглядели и эти женщины.

– Как вообще можно… – начал Дэйв, но мисс Луис, соседка, привыкшая за все эти годы к переменам в его настроении, тут же переключила его внимание, как мать обычно успокаивает распалившегося сына.

– Яблоки в тесте, мистер Бетани, еще горяченькие.

– Мне нельзя… – начал он. Его вес не менялся с колледжа, но комплекция оставляла желать лучшего. Дэйв уже несколько лет как перестал бегать по утрам – теперь ему было не до этого.

– Да будет вам! Это же яблоки, они полезны. Яблоко в день – то, что доктор прописал. – И сунув Дэйву в руки запеченное в тесте яблоко, мисс Луис спровадила его из магазина прежде, чем он вышел из себя.

Дэйв все утро пребывал не в лучшем настроении, и на то у него имелись и старые, и новые причины. Извращенец, звонивший ему каждый год, не объявился. Долгое время он просто молчал в трубку, но все равно каждый год двадцать девятого марта продолжал звонить. А сегодня он не позвонил, и это не давало Дэйву покоя. Неужели тот парень умер? Или он тоже сдался и решил отстать от Дэйва? Даже извращенец продолжал жить своей жизнью.

Затем Дэйв позвонил Уиллоуби. Детектив не забыл, какой сегодня день, вовсе нет. Он знал, что отец так и не найденных девочек нуждался в безмолвном сочувствии. Никаких «Привет, Дэйв, как дела?», никаких притворств. Только: «Привет, Дэйв. Я как раз просматриваю дело». Честер вечно просматривал дело, но в этот день он действительно имел его при себе.

Затем он сообщил новость, которой Дэйв никак не ожидал услышать:

– Я ухожу на пенсию. В конце июня.

– На пенсию? Но ты еще молод… Моложе меня.

– У нас достаточно проработать двадцать лет, чтобы уйти на заслуженный отдых. Я же отпахал двадцать два. Понимаешь, моя жена… У Элейн всегда было хрупкое здоровье. Хочу подольше побыть с ней, пока она… Есть специальные места, куда можно заселиться и жить, как у себя дома. А когда уже не сможешь сам о себе заботиться, тебе помогают специалисты. В одно из таких мест мы с ней и переедем… не сейчас, конечно. Быть может, лет через пять. Я хочу… как бы это сказать… быть с ней рядом, когда…

– Но ты ведь будешь работать? Фрейд считал, что работа – это неотъемлемая часть человеческого благополучия.

– Может, побуду волонтером. Я ведь не нуждаюсь в… То есть я хотел сказать, что найду, чем заняться.

Похоже, он чуть было не сказал: «Я ведь не нуждаюсь в деньгах». Даже сейчас, после четырнадцати лет знакомства с Дэйвом, после разговоров об очень личных и в то же время ужасных вещах, Уиллоуби продолжал умалчивать о своем состоянии. Скорее всего, он просто настолько привык скрывать свое социальное положение от коллег, что уже не мог вести себя по-другому с Дэйвом. Однажды – только однажды – он пригласил Дэйва на рождественскую вечеринку. Дэйв ожидал, что это будет типичная полицейская сходка, и даже хотел этого – ведь бывать на подобного рода мероприятиях ему прежде не доводилось. Но это был всего лишь семейный, домашний праздник – и что это была за семья, что за дом… Торжество было устроено с изящным вкусом. С детства Дэйв помнил, как семьи, живущие в Пайксвилле, закатывали шумные «гламурные» вечеринки. Так они пытались показать свою состоятельность, но до изысканного дома Уиллоуби им было далеко. Клетчатые брюки, сырные палочки, джин с мартини, стройные дамы и раскрасневшиеся мужчины, которые тихо беседовали между собой независимо от того, сколько ликера они выпили. Дэйв был бы рад в красках описать весь этот праздник Мириам, если бы они все еще разговаривали. Но когда он звонил ей прошлой ночью, она не взяла трубку, и даже автоответчик у нее не сработал.

– А что же тогда… но кто… – хриплым голосом пробормотал Дэйв, чувствуя, как паника захлестывает его.

– Дело уже передано, – быстро отрапортовал Уиллоуби, – талантливому молодому детективу. Я попрошу его держать тебя в курсе дела. Все останется по-прежнему.

«В том-то и дело, – мрачно подумал его собеседник. – Ничего не изменится». Может, новый детектив и появится, но Дэйв был более чем уверен, что уже через пару недель он испарится, как роса с восходом солнца. Время от времени будет появляться какой-нибудь сумасшедший или заключенный, жаждущий особого к себе отношения, который заявит, что ему известно что-то о девочках, а позже выяснится, что он, как и все его предшественники, врет. «Все останется по-прежнему. Разница лишь в том, что новый детектив, что бы он ни узнал, как бы ни продвинулось дело, не станет держать меня в курсе всего этого» – эта мысль причиняла Дэйву больше страданий, чем разрыв с Мириам, и стала для него куда более неожиданной.