Книга Светлое время ночи - Александр Зорич

«Так что там пар-арценц сказал? – Лараф неспешно покидал пучины своих невеселых мыслей. – Солдаты чем-то недовольны? Тем, что их сожрать хотели, недовольны? „Плох тот солдат, кто жалуется на близкую смерть“, – так, кажется, учил Эллат своих стальных харренитов?»

– Того, кто ропщет – м-м… – Лараф выразительно провел ребром ладони над кадыком. – Впрочем, вы должны сами знать.

– Я знаю, – кивнул Йор. – Но мы не можем себе позволить ополовинить наше войско в такой момент. Критический момент для всей отчизны, я бы сказал. Сейчас не время для…

– Тем более нужно немедля выступать на Гинсавер. Потому что лучшее лекарство от ропота – добрая битва с врагами Князя и Истины.

Несмотря на все «но», с последним аргументом Йор не мог не согласиться. Лекарство, которое предлагал гнорр, было опробовано многими веками варанской истории.

– Кстати, я тут заодно придумал, как усилить наши штурмовые отряды, – гнорр задумчиво почесывал затылок.

– И кем же вы их собираетесь усилить?

– Не «кем», а «чем». Я думаю, нужно снять с нашего флагмана «молнии Аюта».

– Они не снимаются, мой гнорр. Там ведь особые, массивные поворотные станины для точного наведения «молний» по горизонту и небосклону. Эти «молнии», в отличие от тех, что стояли на «Зерцале Огня», куда крупнее. И не имеют собственных колесных станков.

– Для наших флотских плотников это не задача. Соберите по два мастеровых человека с каждого корабля, дайте им в помощники сотню обычных пехотинцев. Если к утру «молнии» будут стоять на ходких колесных станках – по три золотых авра премии каждому плотнику и половинку серебра на пехотинца. Не справятся – каждого двадцатого скормите крабам. А потом повторите приказ.

Пар-арценц скосил глаза в сторону.

«Нелады, полнейшие нелады с памятью нашего гнорра. А может, он просто пропустил два года назад эту подробность мимо ушей? В самом деле, под трактатом стоит подпись Сайлы исс Тамай, гнорр договоров с иноземцами не подписывает… Придется кое-что напомнить.»

– Да, мой гнорр. Но есть ведь и еще одно «но». Крепежные части «молний Аюта» запечатаны Гиэннерой. По условиям дополнительного трактата к договору о Медовом Береге мы не имеем права снимать печати. Да и нелегко это будет проделать, печати-то со Знаками! Нужно либо рубить корабль прямо по живому, разбирать борта и палубы, либо возиться со Знаками, да как бы не случилось беды… Выходит, для нас «молнии» буквально вмурованы в «Лепесток Персика»!

– Размуровать. То есть вырубить их оттуда. Потом, когда вернемся, поставим на место.

– Едва ли будет возможно снять их все… Полдюжины располагаются довольно низко, у самого трюма… Можно потерять корабль!

– Тогда снимите те, что снимаются без критических повреждений!

Йор тяжело вздохнул и обернулся в сторону моря. Грандиозный «Лепесток Персика» стоял в лиге от берега, под охраной «Венца Небес» и пяти галер. Войти в плюгавую мелководную бухточку Белой Омелы аютский красавец просто не мог.

Йор прикидывал, как осуществить затею гнорра, да и осуществима ли она в принципе.

Аргументов «за» было не больше, чем аргументов «против». Но Йору так понравился авантюрный настрой гнорра на молниеносную войну, что рассудок уступил хотенью. Больше всего на свете Йору хотелось сейчас покинуть Белую Омелу, утыканную жуткими каменными истуканами, от одного вида которых у него, опытного мага, начинала гудеть голова.

Порт Белая Омела был вообще мало похож на порт. В нем имелся один-единственный причал для небольших торговых судов, да пара заякоренных понтонов из пустых бочек. Последние – чтоб было к чему пристать лодкам местной рыбачьей гильдии, если вдруг в то же время к причалу подойдет так называемый «круглый» терский зерновоз или катамаран аспадских пиратов, которых называют «торговцами» разве только из дипломатических соображений. В остальном же – извольте пользоваться шлюпками да барками, милостивые гиазиры!

И – ни одного человека.

Лараф знал, что так и будет. Ведь Белая Омела принадлежит барону Вэль-Вире и потому ожидать ликующих толп не следует. И все-таки…

Где же подлые предатели местной отчизны, бегущие к варанцам на поклон ради тридцати авриков? Где засады? Где вообще враги? Где хрестоматийные старики, женщины и дети, которых можно попеременно то убивать и насиловать, то миловать и кормить вкусной солдатской кашей?

– Мне кажется, с корабля возможно снять не более шести «молний», – сказал Йор, окончив свои мысленные эксперименты.

– Шести? Да нам и трех хватило бы за глаза! – обрадовался Лараф.

По сердцу была ему идея утереть нос всезнающей баронессе Зверде и ее грубияну-мужу. Показать им, недалеким, чего он на самом деле стоит как полководец и, – Лараф улыбнулся, мысленно поглаживая свою подругу, – как маг.

3

К утру следующего дня Эгин добрался до Гинсавера. Выходило так, что кроме опостылевшего замка барона Вэль-Виры идти ему больше некуда. От одной мысли о Маш-Магарте и его хозяевах Эгина теперь бросало в дрожь.

«Зверда была права, – борясь с дремой, рассуждал Эгин. – Люди должны любить людей… А ведь я едва не убил ее! Едва не убил…»

Эгин не спал двое суток, что плохо сказалось на его наблюдательности. Его, например, не смутил тот факт, что до самого Гинсавера он не встретил буквально ни одного человека.

Когда Эгин приблизился к замку вплотную, он увидел, что главные его ворота, которые в Гинсавере гордо звались Орлиными, поскольку надвратную арку венчал барельеф с целым орлиным выводком, не просто закрыты, а замурованы. Кладка была совсем свежей. Кое-где раствор еще не успел полностью затвердеть и поменять цвет на более светлый.

Эгин потянул за бечеву надвратного колокола, но не услышал звона. Колокола тоже теперь не было, от него осталось одно массивное медное кольцо на веревке.

И только тогда Эгин сообразил, что замок готовится к скорой осаде. Война, о которой так много говорили на Фальме в последнюю неделю, уже началась.

Затем он долго звал хозяев, расхаживая под стеной. Защитники Гинсавера не узнавали его. Большая часть войска в такую рань еще спала, стены отрядили караулить немногочисленных наемников (чтобы отрабатывали на всю катушку) и самых зеленых новобранцев. Не мудрено, что те не знали даже кто такой Адагар.

Потом, на счастье Эгина, на надвратную стену занесло одного из стряпчих Вэль-Виры, прислуживавшего за столом во время той аудиенции, на которой барон Гинсавер заваливал мозги Эгина всякой чушью.

– А-а, это же этот… как его… учитель… по-варански говорить учит… лекаря нашего приятель… – заключил стряпчий, щуря сонные глаза.

Эгин кротко кивнул. Он кивнул бы, даже если б его опознали как золотаря баронов Семельвенк, так он продрог и оголодал за время своего путешествия к Золотому Ножу и обратно.

Со стены ему спустили плетеную люльку. Каурый в люльку никак не помещался и потому его пришлось бросить внизу, на поживу подходящему врагу. Впрочем, Эгин тешил себя надеждой улизнуть из замка прежде, чем его стены облепит паутина осадных лестниц.