Книга В глубине стекла - Елена Искра

— Извини, Серёжа, я тебя обижать не хотел. А насчёт страны, это ты прав.

— Ладно, проехали.

В Москву они вернулись в середине апреля, когда снег уже сошёл и воздух одуряюще пах сырой землёй и весною. Уже на другой день Олег отправился повидаться с Ольгой. Была суббота, и он, почему-то уверенный, что после обеда Ольга сидит дома, пошел прямо к ней. Но той дома не оказалось. Мать, не открывая двери, сказала, что Ольга будет, наверное, вечером. Олег погулял пару часиков по весеннему городу и зашел снова, но Ольги всё не было.

«Подожду», — решил Олег, усаживаясь на скамейку недалеко от подъезда так, чтобы хорошо видеть всех входящих.

«Конечно же, я был не прав, — думал он, разглядывая редких прохожих, — с какой стати она должна была увольняться вместе со мной? Интересно, что она скажет, когда меня увидит? А если она даже разговаривать со мною не захочет? Нет, не может быть, ну подуется немного и перестанет».

Время шло, на город спускались сумерки. «Где же она, — мучился Олег, — где?»

Уже почти совсем стемнело, когда он наконец увидел Ольгу. Она была не одна. Рядом с нею шёл здоровый парень с длинными, стянутыми сзади в «хвостик» волосами. Олег ещё надеялся, что это просто случайный попутчик, но когда они, остановившись у подъезда, начали самозабвенно целоваться, вскочил и бросился прямо через газоны и кусты, всё скорее и скорее, всё дальше и дальше.

— Олег Дмитриевич, вам ничего не нужно? — к его столику подсел местный менеджер, представитель их компании.

Действительно, выступления давно кончились и за столиками остался он да ещё несколько туристов, допивающих свои коктейли, остальные разошлись.

— А? Нет, спасибо, мне ничего не нужно.

— Хотите я вас с Оксаной познакомлю?

— С какой Оксаной?

— Ну, которая танец живота исполняла. Она наша, с Украины.

— Нет, не нужно, спасибо. Слушай, у нас завтра восьмое?

— Восьмое.

— Я к обеду дела закончу и сразу в аэропорт. Ты мне билет до Хургады забронируй и о машине побеспокойся.

— Сделаем. Только вот с билетами не знаю, обещать не могу. А машина будет.

— А что с билетами?

— Ну, рейсы регулярные туда редко, обычно попутным летим, с туристами. Но в аэропорту, если рейс есть, устроиться не вопрос.

— Ладно, сам разберусь. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Олег Дмитриевич.

Глава 26

Вечером Викуля разнылась. Сидела надутая, как мышь на крупу, словно это не она соглашалась накануне: «Никаких мужиков».

— Лёль, ну мы что, так весь вечер в номере и просидим? Вчера как две дуры в телевизор пялились, сегодня… Мы что, пенсионерки? Завтра последний день, между прочим.

— Викуля, мы же договаривались. Тебе что, мало? То эти придурки, которые тебя чуть не изнасиловали, то «голубые». Кого тебе ещё для полной коллекции не хватает?

— Оль, ну ты, прямо, я не знаю… Ну почему обязательно снова… Наоборот, два раза не повезло, на третий — обязательно. Пойдём на дискотеку? Или хоть в баре посидим?

— Вот и иди одна, если невмоготу. Мне и здесь хорошо.

— Ты мне подруга или как? Ты же знаешь, что я одна не пойду. И потом, разве тебя папа не просил за мной присматривать? Просил! И ты обещала, между прочим.

— Ты что, ребёнок, чтобы тебя за ручку водить? И потом, я отоспаться хотела. За всё время толком не выспалась. То одно, то другое.

— Старухой станешь — отоспишься. Всё равно делать больше нечего будет. Ну Лёль! Ну, пожалуйста!

— Достала! Ладно, давай собираться.

— Лёль, а можно я твою белую футболку надену к шортикам?

— Она же тебе мала!

— И вовсе не мала, она меня стройнит!

— Да надевай ты что хочешь!

Вика надела светлые шортики, влезла в Ольгину футболку, повернулась перед зеркалом. Встала сначала анфас, потом в профиль, чуть оттопырила зад.

— Ну как я?

Футболка была маловата, обтягивала грудь, как латексная перчатка, приподнималась на животе, обнажая пупок. Шортики плотно охватывали упругую попку.

— Отпад!

— Bay! — Викуля вильнула бёдрами. — Пошли?

— Пошли.

В баре играла тягучая, полная неги музыка, какая-то странно-чужая и волнующе-знакомая одновременно. Она будто касалась невидимой палочкой натянутых струн души и те тихонько отзывались нервным дрожанием, расходящимся по всему телу, от макушки до кончиков босых пальцев.

Они сели за столик и вскоре к ним, угодливо улыбаясь, подскочил чернокожий египтянин-официант. Спустя несколько минут перед ними появились два высоких запотевших бокала, заполненных чем-то зелёным, с позвякивающими кубиками льда. Ольга чуть пригубила, вдохнула лёгкий мятный аромат и обвела глазами огромный холл, часть которого и занимали столики их бара. Всюду сидели загорелые, уверенные в своём праве вот так отдыхать люди. Мужчины в лёгких светлых штанах или шортах, футболках, теннисках, женщины — в чём-то небрежно-элегантном и дорогом, дети — в ярких светлых вещах. Всё будто лучилось светом, радостью.

А ей вдруг вспомнились московские утренние автобусы, прорывающиеся сквозь грязь и пробки, набитые чёрной массой людей. Именно чёрной. Чёрные куртки, чёрные шапки, чёрные перчатки, чёрные шарфы, чёрные туфли и чёрные брюки, даже у женщин. Вообще, среди женщин, едущих утром на работу, встретить кого-нибудь в юбке было почти нереально. Все были в чёрных брюках. Это делало их неотличимыми от мужчин, и только накрашенные с утра в спешке губы оставались последним признаком половой принадлежности. Откуда пошла эта мода на чёрное, понять было трудно. Может, от жизни.

«Я всё-таки это сделала! — вдруг подумала Ольга. — Я сделала то, что поклялась выполнить тогда, два года назад. Я тогда поклялась, что сдохну, но тоже буду сидеть, вся в белом, в баре, на берегу Красного моря и услужливый негр будет подавать мне коктейли. И я сделала это!»

Лето после окончания своего первого учебного года она провела тоскливо. Отпускные, полученные ею в июне, после выпускных экзаменов, вначале показались невообразимо огромными, но потом, когда она, поняв, что следующая зарплата будет только в октябре, разделила их на три с половиною месяца, с ужасом поняла, что их ей хватит только-только, впритык. И то, если она не будет делать неразумных трат.

Она бы могла устроиться на лето в лагерь с детьми, но оставлять мать одну больше чем на пару дней стало совершенно невозможно.

Год она заканчивала, словно в тумане. На работе, в суете, с детьми, в бесконечном потоке уроков, было ещё ничего, но когда наступал вечер, становилось плохо. С мамой общаться было трудно. Иногда они могли посидеть на кухне или в комнате, поболтать, Ольга рассказывала про школу, мама что-то вспоминала про свою молодость, про Ольгино детство, про отца. В мае, после Пасхи, они даже съездили на кладбище, прибрались на могилке, посадили цветочную рассаду, купленную здесь же, у ворот. Поговорили, что надо поставить оградку и памятник, но когда зашли в конторку и узнали про цены, Ольга ужаснулась.