Книга Скрипка - Энн Райс

Он испугался. Юный призрак испугался.Потрясенный, он смотрел на нее. И не осмеливался заговорить. Она провела рукойпо его лицу и первой нарушила тишину.

– Какой молодой, – сказалаона. – Какой талантливый. Спасибо вам, что вы сыграли именно в этот день.Я так люблю эту музыку, и всегда любила. Тот, кто ее не любит, – трус.

Казалось, он не в силах ответить.

Она вежливо отстранилась и отвела взгляд,чтобы дать ему возможность прийти в себя, а потом пошла по тропинке.

Тогда он прокричал ей вслед:

– Благодарю вас, мадам.

Она обернулась и кивнула.

– Именно сегодня, из всех дней. Наверное,это мой последний приход сюда. Вы ведь знаете, скоро могилу перенесут. Хотятположить его на новом кладбище рядом с Шубертом.

– Шуберт… – прошептал Стефан изамер, оглушенный.

Значит, Шуберт умер молодым. Откуда было знатьэто двойнику живого человека, бродящему в пустоте?

Об этом не было нужды говорить вслух. Мы всеэто знали, все: и эта женщина, и юный призрак, и тот призрак, что держал меня всвоих объятиях, и я сама. Шуберт, создатель песен, умер молодым, спустя всеготри года или даже меньше после своего посещения смертельно больного Бетховена.

Оцепенев от ужаса, юный призрак смотрел ейвслед, пока она не покинула кладбище.

– Вот так это началось! – прошепталая и уставилась на сильного призрака. – Почему этот призрак сталвидимым? – не унималась я. – Я могу воспринять женщину, сидевшуюрядом с мраморным ребенком, но сам ты способен разглядеть свой темный тайныйдар, благодаря которому пересекаешь границы смерти? Можешь? Ты когда-нибудь обэтом задумывался?

Он не захотел отвечать.

Глава 14

Он не ответил.

Молодой призрак почтительно подождал, покаженщина не скрылась из виду, а затем, отойдя на шаг от могилы, взглянул нанебо, зимнее венское небо почти серого грязного цвета, после чего печальноперевел взгляд на могилу.

Вокруг него сгрудились взъерошенные потерянныедухи, менее бесплотные, чем прежде. Жуткое зрелище коварных духов!

К кому из них я могу воззвать? Думаешь, твояЛили бродит в этом мраке, твой отец, твоя мать? Нет. Взгляни сейчас на моелицо. Взгляни, как ко мне приходит это понимание, а вместе с ним одиночество.Где найти среди этих мертвых друга? И не важно, какой за ним или за мнойчислится грех. Даже монстры, казненные за зверские преступления, не выходятвперед, чтобы пожать мне руку. Я стою особняком от всех этих призраков, самавидишь. Взгляни на мое лицо. Посмотри и пойми, как все началось. Смотри, какзарождается ненависть.

– Сам смотри, – закричала я. –И сам делай выводы!

Я лицезрела эту картину всего лишь секунду.Стоящая фигура. Суровое лицо, презрение к блуждающим бесформенным призракам,холодный взгляд, обращенный на могилу.

Сумерки.

Перед нами совсем другое кладбище: новое, свеличественными памятниками, помпезное, где-то здесь наверняка находилсяпамятник – да, Шуберту и Бетховену, их надгробные статуи установлены так,словно они были друзьями, хотя при жизни они едва знали друг друга – и передэтим монументальным произведением молодой Стефан играет яростную бетховенскуюсонату, вплетая в нее собственные фразы, а толпа молодых женщин слушает его какзавороженная, одна из зрительниц плачет. Плачет.

Плачет. Я слышу, как она плачет. Я слышу, какона плачет, и ее плач смешался с плачем скрипки, лицо призрака в конце концовстановится таким же скорбным, как ее собственное, а когда она сгибается от болипополам, он извлекает из скрипки длинные кровоточащие ноты, отчего у дам, несводящих с него взгляда, все плывет перед глазами.

С таким же успехом это могли быть поклонницыПаганини в Лидо, но здесь этот колдовской скрипач, несомненно, безымянный,одетый теперь по моде конца века, играл для живых и мертвых, изредка поднимаяглаза на ту единственную женщину, которая плакала.

– Ты нуждался в их горе, оно давало тебесилы! – сказала я. – Ты перестал играть свою безумную воющую песньмертвых, а вместо этого заиграл другую мелодию, бескорыстно отдаваясь ей, итолько тогда они смогли тебя увидеть.

Ты безрассудна в своих ошибочных выводах.Какое тут бескорыстие? Разве я был когда-нибудь бескорыстным? А ты сама, развесейчас ты проявляешь бескорыстие, отказываясь отдать мне скрипку? Разве,наблюдая эту сцену, ты чувствуешь бескорыстие? Я вовсе не нуждался в ее боли,но эта боль открыла ей глаза, и эти глаза увидели меня, и глаза остальных тожеоткрылись, и песнь лилась из меня, благодаря моему таланту, тому таланту, чторожден был во мне в той прошлой, настоящей жизни, вскормлен там и развит. Ты необладаешь таким даром. Но у тебя моя скрипка! Ты украла у меня скрипку точнотак, как отец, точно так, как огонь, готовый ее сожрать!

– И во время всей этой обличительной речиты продолжаешь держать меня в объятиях. Я чувствую твои губы. Я чувствую твоипотери. Я чувствую твои пальцы на своих плечах. Зачем все это? Зачем этанежность, если ты нашептываешь мне в ухо слова, полные ненависти? Зачем этасмесь любви и ярости? Что хорошего я могу тебе подарить, Стефан? Я сноваповторю, займись собой. Я не отдам тебе инструмент, чтобы ты доводил людей добезумия. Можешь демонстрировать мне какие угодно сцены. Скрипки тебе не видать.

Он зашептал мне на ухо.

Это заставляет тебя думать о своем покойноммуже? Помнишь, когда лекарства сделали из него импотента, и он был так унижен?Помнишь его лицо? Осунувшееся лицо и холодный взгляд. Он ненавидел тебя. Тыведь знала, что болезнь в конце концов сделает свое. Я обнимаю тебя не потому,что люблю. Как и он. Я обнимаю тебя, потому что ты жива. Твой муж считал тебядурехой с красивым домом, который он наполнил безделушками, дрезденскимфарфором, инкрустированными золочеными столиками; он выписал из Франциихрусталь, он реставрировал люстры, он завалил твою кровать горой парчовыхподушек. А ты, ты все это проглотила, упиваясь чувством героизма, что вышлазамуж за больного хрупкого человека и позволила своей любимой сестренке Фейуйти из дома. Ты не прижала ее к своему сердцу, не остановила ее. Ты не видела,как она взяла дневники отца и листала, листала, листала страницы! Ты не видела,какими глазами она смотрела на дверь, за которой ты со своим новым мужем Карломлежала в постели. Ты не понимала ее слабости, потерянности в собственном доме,когда в нем поселилась эта новая драма. Карл, богач, которого ты, несомненно,использовала точно так, как теперь я использую тебя, черпал силы из твоихнесчастий. Ты не видела, как она превратилась в сиротку, убитую отцовскимиоткровениями, записанными в дневник, полными разочарования и проклятий. Ты невидела ее боли!