Книга Кольцо с бирюзой - Грейс Тиффани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Крестить и этого тоже!
У ростовщика глаза были закрыты, а губы шевелились, и, когда его тащили за руки мимо Порции, она услышала, как он шепчет что-то мелодичное и горестное. «Да пребудет он в памяти вечно!» — говорил на древнееврейском Шейлок. Но этого языка Порция не знала.
* * *
Бассанио пробился сквозь толпу, чтобы обнять Антонио.
Порция снова отвернула лицо от своего мужа и низко натянула шапку. Дверь позади судейского места захлопнулась за черной спиной судьи. Она поспешила в другом направлении к двери, ведущей в коридор.
Нерисса, ослабев от страха, все еще стояла в дверях, менее чем в двадцати шагах от кричащего, размахивающего руками Грациано и растерянным взглядом следила за творящимся.
Порция схватила ее за руку и прошипела:
— Идем!
Едва они вышли из дверей здания, где происходило судилище, как с балкона, выходящего на улицу Сан-Лука, послышался голос Бассанио:
— Юный Бальтазар! Твоя плата! Постой!
— Не останавливайся! — крикнула Нерисса, но Порция остановилась и медленно обернулась. Над улицей, на высоте примерно тридцати футов, склонился ее улыбающийся супруг. Он казался синешейкой, готовой взлететь. Муниципалитет, этот храм справедливости, такой величественный еще сегодня утром, сейчас, казалось, клонился и погружался в мутные воды канала.
Она сложила руки рупором.
— Да, да, я хочу получить свою плату! — крикнула она хрипло. — Как насчет этих желтых перчаток?
— Этих? — спросил Бассанио, глядя на свои руки. Рядом с ним на балконе появился Антонио, одетый в свою кричаще-зеленую рубашку с пышными рукавами и камзол. Бассанио стянул перчатки и бросил их Порции. Она наклонилась, чтобы поднять их, и прятавшаяся за ее спиной Нерисса резко повернулась и быстро зашагала к набережной, будто собиралась нанять лодку.
— А больше вы разве ничего не хотите? — крикнул Бассанио.
Порция надела перчатки.
— Дело велось pro bono. Бесплатно, за счет Венеции. Но я хочу получить вот этот красивый серебряный перстень в обмен за спасение жизни вашего друга.
— Ах, вот этот, — сказал Бассанио. — Он не очень хорош. Камень с дефектом, и ободок…
— Вы разве не хотите выразить мне благодарность?
— Хотим, очень хотим. Мы в вечном долгу у вас. Поверьте, я готов отдать вам все товары на Мерчерии, чтобы доказать свою благодарность.
— Вам принадлежат все товары на Мерчерии?
— Нет, нет! Это лишь фигура речи. Этот перстень… Моя жена его дала…
— Отдай его правоведу! — резко сказал Антонио, севшим от злости голосом. Странный тон для человека, которому недавно спасли жизнь, но Порция удержалась от замечания. — Моя любовь стоит больше, чем любовь твоей жены, — раздраженно бросил он.
Бассанио посмотрел на перстень, уже соскользнувший с его пальца.
— Оно все равно мне не подходит, — сказал он. — Я привезу ей подарок, и она меня простит.
Скорее, чем потребуется, чтобы произнести «Верую», перстень оказался на мокрых камнях у ног Порции.
* * *
Солнце опустилось уже низко, когда Порция потащила Нериссу к восточным докам.
— Идем! Мне нужно спросить кое о чем одного человека, а с наступлением темноты его уже здесь не будет.
Гневные слова снова вернулись к Нериссе.
— У тебя есть еще какие-то уловки? Это было жестоко, Порция, жестоко! Я слышала почти все и видела конец! А что насчет твоего мужа и Антонио?
— Думаю, теперь мне не нужно бояться супружеской постели, — задыхаясь от быстрой ходьбы, проговорила Порция. — Но я намерена получить права на то, что мне принадлежит, еще до того, как брак будет аннулирован. — Она повертела перстень на своем пальце. — И этот перстень мне поможет.
— Смотри, теперь ты не потеряй его! Но как ты могла так поступить с этим беднягой евреем, Порция?
— Мир, Нерисса, это сцена, где каждый человек должен играть свою роль. Я играла роль Иисуса, изумляющего старших своей мудростью, а он играл роль жестокого жида. Не я написала пье…
— Жестокая!
Порция резко остановилась и обернулась к Нериссе.
— Я — жестокая? Твой мужчина с красивыми испанскими глазами собирался вырезать сердце у человека! — Схватив Нериссу за локоть, она снова заставила их спешить, не обращая внимания на возмущенные взгляды подруги. — Он собирался взять нож и…
— Ты знала, что он не собирался этого делать! Он играл в эту игру. А они отобрали у него все и выкинули его на улицу! Грациано вопил и кусался, как пес. Даже не думай, что я свяжу с таким свою душу. Придется меня сначала распять на дыбе, чтобы я так поступила! Знаешь, недавно на мне хотел жениться один из Вероны, страшен лицом, но остроумен! Боюсь, я опоздала. Теперь уж он принадлежит другой. Так тому и быть. Я вернусь на ферму своих родителей, Порция! Да! Я попрошу их принять меня, это лучше, чем выходить замуж за такого мерзавца, как Грациано ди Пезаро. Здравый смысл блюет при таком спаривании!
Нерисса ругалась, пока они не дошли до длинной набережной, где рабы таскали сундуки и катили бочки — их темные, мокрые от пота спины блестели в последних лучах солнца.
«Коль любите меня вы,
так найдете».
В декабре 1568 года, когда Шейлок Бен Гоцан, которому было двадцать один, впервые миновал ворота, украшенные львом, символом Венеции, а в лодке вместе с ним была его маленькая дочка, взбунтовались мавры на юге Испании. Причиной послужила новая Pragmatica, свод законов, введенный королем Филиппом Вторым. Он запрещал употребление арабского языка на всей территории Испании и повелевал сжигать священный Коран. В тот день, когда он был опубликован, мориски — мавры, насильственно обращенные в христианство, — которые десятилетиями скрывали свою истинную веру, — выбегали из своих домов, выкрикивая «Alla’ Akbar», потрясая мечами, которыми их снабдили турки-османы. Они убивали христианских священников и тех, кто этих священников защищал, и продавали в рабство христианских женщин и детей.
Вся Андалузия была залита кровью.
Потребовалось больше года, чтобы подавить восстание.
Когда христиане снова отвоевали Гранаду, оставшихся там мавров выселили в разные регионы Испании. Король объявил новый закон: каждый мориск мужского пола старше шестнадцати лет, обнаруженный в пределах шестнадцати лиг от Гранады, подлежит смерти, каждая девочка старше девяти с половиной лет — продаже в рабство.
Pragmatica соблюдалась.
В 1571 году испанские, венецианские и австрийские армии уничтожили тридцать тысяч турок и разбили весь флот Османской империи при Лепанто, недалеко от побережья Греции. Все христиане Европы ликовали (за исключением протестантов в Англии, которые, хотя и опасались турок, ненавидели Испанскую армаду не меньше). Однако Испания скорбела по тысячам своих солдат, которые были убиты, ранены или захвачены в плен в великой битве. Мелкий чиновник в толедском Алькасаре сердился из-за того, что при Лепанто был ранен его племянник. Ядром из турецкой пушки молодому человеку едва не оторвало руку. Племянник был простым моряком с ничем не примечательным именем Мигель де Сервантес Сааведра, который не хотел быть не кем иным, только солдатом. Однако с действующей рукой он вряд ли мог сделать еще что-нибудь для мира. Томимый жаждой мести, его дядя рьяно преследовал отступников-мавров. Вскоре он обнаружил доказательство того, что один мориск в Толедо летом 1568 года получил от турок деньги и оружие и отправил все это своим родственникам в Андалузии. Этот мавр был схвачен и передан инквизиции в Валенсии.
