Книга Вишневый луч - Елена Черникова

Когда бабушка шепчет, она ведь не обо мне думает, ясное дело, она всё это о своём о девичьем. Я нафыркала на неё:

- Это народное средство от лихорадки. Хорошо помогает положенный в изголовье лошадиный череп. Ясно?

- Где слоны и где лошади! - язвительно ответствовала бабушка. - Ты зоологию полистай, а потом семиотику. Может, поможет от любви.

Неумеренность любви, преувеличенная ёмкость души, - не знаю что ещё сказать о причинах боли, настигающей меня, как смерч, всегда, когда дело доходит до людей.

Дали любит слоновьи черепа. Лихорадочные больные нуждаются в лошадиных. Я охотно положила бы в изголовье Петров череп, но я не Гамлет, я не мщу, у нас вообще кругом сплошная Россия, то есть мы храним веру и ненавидим грех, и сторожим Вселенную, нам так Бог велел. Я людей люблю.

Я их люблю безумно, и всех вижу Божьими. А они себя редко видят; как сговорились. Я им: вот я, вся обрадованная, зарадовавшаяся вдрызг, обалдевшая от вашего великолепного многообразия, милые мои братья. А как с вами весело и любо, вы разговариваете словами, вы мне семиотически приятны!

А люди берут палки, ножи, грубые и скучные слова, отказываются признавать свою божественную родину и природу, верят в себя и молятся траве. Японские садоводы засылают к нам на Алтай дизайнеров для сбора валунов - украшать сады в соответствии с ландшафтной архитектурой и традицией. С ума сойти. На японской траве лежат алтайские валуны, по сто тысяч долларов каждый: тут и маленький принц воскликнул бы "какая красота!" и мигом улетел бы на свою планету без помощи змеи.

Ну и пусть я люблю всех, и пусть. Мне этого никто не заказывал, посему я свободна в выборе жанра и объёма любви. Говорят же некоторые журналисты, объём - это жанр. Иногда и журналисты правы. Я знаю. Плавала.

Так вот. Плывём по бассейновой глади мы с бабушкой. Она молчит и наслаждается. Её почти не видно, растворилась, притихла, будто нет её.

Мне тоже легко, поскольку на это сладкое время она отрывается от меня, придерживая за серебряный жгут, но не тянет, а так, придерживает. Лучшие отношения у нас именно в воде, даже в ванне, утром, когда мысли мои ещё чисты, прозрачны, божественны, как только могут быть божественны человечьи мысли.

Даже лужи достаточно, чтобы я прекрасно пережила утро, но бассейн лучше. Про мою лужу вы уже читали - в главе "Неудобная округлённость Земли".

Я широко плыву, руками работаю и вспоминаю.

Вчера зазвонил телефон, и давно забытая подруга взахлёб рассказала мне, что Пётр уехал в Эстонию с Ириной и - не знаю ли я кто это такая. Я сказала, что знаю и что недавно её звали Оксаной. Следующую будут звать следующим именем, так же не имеющим никакого значения ни для Петра, ни для меня.

Подруга хрюкнула:

- Тебе всё равно? Уже?

- Всегда. Я оказалась от некрофилии.

- Так уж он и умер! Он так прекрасно выглядит! Костюм такой синий! Галстук такой шёлковый! Благородная проседь появилась!

- Где? - усмехаюсь я.

- Ой! - хихикнула подруга. - Выздоравливаешь?

- "Ой". Спать пора, мне ещё вчерашний сон досмотреть надо. Пока.

- Мне кажется, ты... - неуверенно сказала подруга, но я аккуратно положила трубку.

Пока я вспоминала эту беседу, стены бассейна качнулись, вода поднялась, небо брызнуло в окно синей горечью, и я тут же утонула.

- Тут не принято думать о Петре, - услышала я голос моей бабушки. Душа моя, наверно, спасла меня.

Было тихо, сухо. Темно и холодно. Где я? Меня уже похоронили?

Бабушка шлёпала меня по рукам, по щекам, царапала, ругмя ругала распоследними словами, и я очнулась. Стало теплее, светлее.

- Что это? - спросила я у бабушки.

Она смотрела на меня с бесконечной усталостью, седая, древняя, мудрая, и её усталость была последней. Я вдруг поняла это и перепугалась насмерть. Только что, впервые в жизни, меня в полный рост посетила поразительная, стрелоогненная, бьющая навылет идея, что у души может быть и своя собственная задача, кроме как возиться со временным и непослушным телом. Мы, возможно, не всем и даже ничем не обязаны друг другу. Мы разные. Мы абсолютно разной природы. И смерть - это абсолютно естественный способ разбить нашу нелепую связь.

Вот я только что утонула, бабушка меня вытащила, но могла и не вытащить. Улетела бы себе, как давно мечтала. Помните, она всегда говорила, что хочет одного: вернуться домой и припасть ко Родителю.

Душа моя - это некорректная словесная формула. Моя одежда в шкафу поболее моя, чем душа. Бабушка может уйти в любой момент. Напрасно я нервничала и рассуждала о моей душе.

Я открыла и закрыла глаза. Страх осознания больше, чем страх смерти.

Она сама по себе, я - сама по себе. Может, надо было сразу на дух переходить? Ему точно не нужно спасение, подготовленное мной. Вот он - вечен.

Без меня.

Всё скоро кончится.

- Вот именно, - сурово и окончательно сказала бабушка. - Это сволочное бесстыдство, твоё поведение. Мысли материальны, конечно, это и ёжику ясно, однако ты пока человек, и сколько можно...

- Что делать? - искренне спросила я у бабушки. - Я не хочу потерять тебя.

- А я уже очень хочу потерять тебя. Может быть, ты наконец допетришь, что перчатка - это ты. Я - рука. Тобою пошевелили. А ты - чуть не утонула! Свинство. Безбожие. Вы, люди, так заняты собой, своими страстями, что скоро ни одна приличная душа не захочет воплощаться на Земле. Мы скоро все попросим у Бога разрешения и улетим на другую планету, а вы тут занимайтесь своей земной ерундой сколько влезет! Спасения от вас всё равно не дождёшься, да и не очень-то нам это надо. Так, припугнуть вас хотели. А вас никакой душой не проймёшь. Вас просто надо смыть, как туристов с курорта...

- Извини. Пошли делать из Давида патриота, - напомнила я.

- Уже делают.

- Кто?

- Специалисты. Медиетологи.

- Кто?!

- Потом. Новая технология. Колют ему стволовые клетки, мозги перемывают, монтируют новый сценарий. Пока ты думала и тонула, Давид рос над собой. Теперь это идеальное оружие. Шедевр.

- Бред, - вздохнула я. - Ты меня обманываешь. Ты хочешь сказать, что от меня ничто не зависит ни в этой жизни, ни в той.

- Совершенно верно подмечено. Вылезай.

Оказывается, меня завернули в семь одеял. Уже уехали реаниматоры. Служащие бассейна успокоились. Бабушка взяла всё происшествие на себя, не знаю как гарантировав служащим, что я буду жить. Её попросили присмотреть за мной. Она очень вежливо пообещала им именно это.

- Ты не оставишь меня? - проскулила я.

- Я слышала этот вопрос пятьдесят тысяч раз.

- Сейчас - пятидесятитысячный?