Книга Сны Флобера - Александр Белых

Из‑под широкого листа подорожника выполз муравей; пятясь, он волочил за собой полуживого собрата, ухватив цепкими клешнями за его правый ус, которым тот был не в силах пошевелить, отчего левый ус вздрагивал, как секундная стрелка на часах, теряющих завод — других признаков жизни муравей не подавал.

Трудно было поверить не в духовный подвиг муравья, а в инстинкт механических действий, совершаемых с таким усилием, что казалось: сострадание присуще всей природе! Застряв в ловушке из двух травинок, муравей — спаситель беспомощно напрягся, упираясь всеми лапками, стал на дыбы, пытаясь выбраться из тенет застывшего мгновения, в котором пребывала и умирала вечность.

…То, что принималось за мысль, куда отвернулся стройный ирис, превратилось в иссиня — чёрного махаона — парусника: шарахаясь из стороны в сторону над поверхностью воды — то вверх, то вниз, — он стремительно и зигзагообразно приближался к берегу, грозя заполнить собой, размахом своих крыльев всё пространство одиночества, куда снаряжается слово…

КТО СЪЕЛ СОБАКУ В ДЕЛЕ ЛЮБВИ

* * *

Страсть нетерпелива, а конъюнктура неустойчива.

Курс акций, сделав рывок вверх, стремительно пошёл вниз. Индекс «никкей» штормило в течение недели. Что ж, стихию не предугадать простому смертному налогоплательщику — тем более, если эта стихия рынка манипулируется с математическим расчётом парой — тройкой финансистов, скрывающихся за кукольным фасадом ФРС. Повседневная жизнь госпожи Исиды подчинялась напёрсточной игре этой конъюнктуры, и долгие годы эта зависимость была единственным источником её жизненной энергии. Исида схватилась за голову, запричитала, стала срочно экономить, как говорится у русских, «на спичках». Она наведалась на квартиру Ореста с ревизией продовольственных запасов в холодильнике. Он был пуст, только в морозильнике лежал оледенелый труп дорогущей красной рыбины, купленной месяца два назад. Её возмущение выплёскивалось через край, когда она обнаружила в чашке недоеденный рис, ссохшийся и пожелтевший, а в эмалированной кастрюле на плите — остатки супа из морской капусты и тофу — «очень полезного для здоровья продукта». Захлёбываясь от возмущения, Исида твердила, что непозволительно быть расточительным, что рис подорожал, что она помнит, как голодала в годы войны, что если б он знал вкус саранчи… Орест, пристыженный, стоял перед ней, поджав хвост, оправдывался, что не успел подъесть всё это, потому что якобы спешил на занятия каллиграфией.

— Почему спешил? Потому что проспал? А почему проспал? Потому что поздно ложишься спать! Вчера я звонила в двенадцать часов, ты еще не спал. А почему? Что ты делал ночью? Отвечай! Гуляешь по ночам, знаю…

Её вопросы сыпались, как из рога изобилия. Подозрения, обвинения, гнев, ревность — весь этот коктейль она выплеснула в лицо Ореста. При этом он отстранено, как бы выйдя из своего тела и не понимая, что она говорит, любовался её лицом, которое жило страстью и оттого стало человечным. Вспышки гнева освежали Марико, обнажали её лицо. Куда девалась маска «мисс Ур»?

Хрустальный шарик выпал из её рук иллюзий и закатился под стол, где половая тряпка давно не хаживала. Орест терялся: должен ли он отвечать или это риторические реплики?

— Я занимался уроками допоздна, а потом выходил подышать свежим воздухом перед сном, — оправдывался Орест.

Его рука машинально открывала и закрывала ящик стола, в котором бренчали столовые приборы. Вдруг рука нырнула внутрь и вынула широкий кухонный нож. Стальное лезвие блеснуло в электрическом свете. Исида бросила на него вопросительный взгляд. Кажется, она угадала его чудовищный, преступный импульс. И невольно отпрянула.

— Ты смотришь телевизор по вечерам! — отрезала Исида. — Я слышала в телефонную трубку, как он грохочет.

Его пальцы потрогали лезвие. Улыбка на лице Ореста жила своей собственной жизнью. Он облизал губы, кадык двинулся вверх — вниз. Взгляд Исиды убежал куда‑то внутрь, словно мышонок в норку. Его рука спрятала нож в стол, задвинула ящик.

— Нет, это опять проводились дорожные работы!

Исида свалила застарелый рис в суп, подогрела на газовой плите, вымыла пластиковую чашку, вновь наложила в неё слегка обновлённое блюдо, обожгла палец, ойкнула.

— Ешь! — строго велела она.

В ноздри Ореста ударил резкий запах, его лицо сморщилось.

— Что это? — робко спросил он.

— Еда!

Взяв палочки, Орест стал ковыряться. Еда сползала с палочек на край чашки, оттуда на стол, со стола на пол. За всем этим пристально наблюдала Исида, не выдержала, протянула ладони, чтобы поймать крохи. И промахнулась! Еда шлёпнулась на паркет возле остроносой туфельки Исиды. Орест продекламировал трёхстишие о ласточке, которая обронила помёт на его рисовую лепёшку поэта, когда тот сидел на краю галереи. Орест засиял улыбкой и тут же потускнел.

— Нет, возьми ложку!

Исида пошарила в ящике стола, достала ложку, взяла из рук чашку и сама стала кормить Ореста, как маленького ребёнка. Он хотел было сжать зубы, но рот непроизвольно открылся сам.

— Ешь!

Она запихивала ему в рот «полезные продукты питания». У него был такой вид, будто он подавился новорождённым ежонком. От принудительного кормления его спас телефонный звонок. На проводе был Макибасира. Он потерял свою работодательницу и настаивал на том, чтобы она немедленно возвращалась в офис. Едва дверь захлопнулась за Исидой, Орест подхватил чашку с остатками экзотической еды и вывалил содержимое в унитаз; затем вытравил съеденное, не всовывая пальцы в рот…

* * *

Раздражение Исиды росло. В очередной раз обнаружив, что сотрудники забывают выключать за собой свет в туалете, она пригрозила, что вырежет в двери окошечко для контроля. Она подняла шум. Орест застал её негодующей. Полчаса назад произошла схватка с Макибасирой. Он бросил в Марико стулом, рассыпал пачку бумаги, рычал сквозь зубы, прижал её к столу. Он обвинял хозяйку в том, что она бросила все дела. Исида знала: без него, одной ей не справиться с типографией, заказами, клиентами. Орест хотел ретироваться, но был замечен Исидой. Она подошла к нему и, не поднимая глаз, увела за собой на четвёртый этаж в пустующий офис, залитый ярким солнечным светом, где не было слышно грохота машин.

— Я хочу сдать помещение в аренду, поэтому надо прибраться здесь, вставить новые лампы, — объяснила Исида.

Они поставили стремянку, начали заменять люминесцентные лампы.

— Макибасира крепко ругается. Он говорит, что я не помогаю ему, всё время уделяю тебе, что он не справляется с работой, — пожаловалась Исида как бы ненароком.

Вдруг она, как потерявшая опору лиана, обмякла и опустилась на колени, обхватив руками ноги Ореста.

— Я ведь помогаю тоже! — пролепетал он, оправдываясь.

Он растерялся. Не этих слов ожидала Исида. То, чего она желала, нельзя выразить словами, произнести вслух. Это всегда имеется в виду, содержится в выражении глаз, в мягком прикосновении руки как бы невзначай. К Исиде это имело слабое отношение. Её движения были резче, грубее. Для неё больше подходило выражение «вынь да положь!» Орест не был догадлив: он не умел воспользоваться мгновением, когда женщина сама была бы рада отдать себя на волю молодого мужчины. Его сексуальные фантазии работали вхолостую.