Книга Сны Флобера - Александр Белых

У Александра Белых, родившегося в 1964 году в городе Артеме Приморского края, образцовая биография «молодого советского писателя» — была некогда такая категория пишущей литературной братии, ищущей себе места под коммунистическим солнцем. Вырос в шахтерской семье, работал на заводе токарем, котельщиком, отслужил в армии, бороздил Тихий океан на краболовных судах Дальневосточного морского пароходства, с юных лет обладал поэтическим даром.

Университетское образование по специальности японская филология, стажировка в Токио — тоже бы пошли при Советах молодому дальневосточнику в плюс. Видите, товарищи, человек ИЗ НАРОДА, а рубит во всех этих хайку и хокку, таинственные эти иероглифы щелкает, как семечки. Можно доверить ему переводить ПРОГРЕССИВНЫХ японских писателей. Пока. А потом, когда приобретет ИДЕЙНЫЙ опыт, можно будет позволить ему и на классику замахнуться.

Другой вариант судьбы эрудированного, тонко чувствующего Александра Белых, родись он десятью — двадцатью годами раньше — диссидентство, самиздат, эмиграция. За переводы нового самурая Юкио Мисимы, пессимизм и эротику тогдашняя власть молодого человека по головке не погладила бы, а выжить на родине с ощущением, что ТАК БУДЕТ ВСЕГДА, ему вряд ли удалось бы.

Но случилось так, что в 1991 году (а это время действия основных событий романа «Сны Флобера») советская власть у нас в стране закончилась, а с ней и прежняя «официальная» и «неофициальная» литература.

Литература вообще постепенно стала никому не нужна, тиражи скукожились. Писатели и поэты поколения Александра Белых «попали в непонятное», и его первая заметная публикация в журнале «Иностранная литература» состоялась, несмотря на свободу, лишь в 1999 году.

Именно с тех пор его имя поэта, прозаика, переводчика, эссеиста, сценариста и прочее стало известно сузившемуся изрядно, но все еще широкому кругу ценителей слова. Его собственные стихи переведены во многих странах, его переводы публикуют в Москве и Питере, но все это имеет отдаленное отношение к созданному им роману, пока что единственному.

Роман этот, писанный во Владивостоке в аккурат на рубеже второго и третьего тысячелетий с 1999 по 2001 годы, несет на себе зримые и незримые меты своего места и времени.

МЕСТО: «… салат из морской капусты, и кальмаров с яйцом, папоротник с мясом. Оба блюда заправила густой деревенской сметаной. Еще порезала тонкими ломтиками сало, ламинарию они собирали прямо в бухте». Такое постмодернистское меню, сочини его московский эстет, выглядело бы малоталантливой натяжкой, глуповатой и грубоватой издевкой над РОССИЙСКОЙ ментальностью. Владивостокский эстет из народа Белых в этом смысле органичен и реалистичен. Что поделаешь, если русских занесло в ту сторону, где водятся крабы, морские гребешки и тигры. И рядом — Япония, рядом — Китай, Корея, и «ветер с Востока довлеет над ветром с Запада», как гласит неточный перевод знаменитого изречения товарища Мао — Цзедуна.

ВРЕМЯ: КОГДА НАЧАЛЬСТВО УШЛО, оставив интеллигентное население в нищете, свободе и разрухе, это дало отдельным представителям такого населения уникальную возможность лепить из подручного материала самые фантасмагорические фигуры. «Свободная вещь» — так, по воспоминаниям современников, реагировал великий Андрей Платонов, услышав какую‑нибудь нелепую, малодостоверную историю из окружающей его жизни.

Все сюжетные коллизии романа, включая в себя кажущиеся вязким кафкианским сном сцены японских приключений юного героя Ореста (он же — пёс Флобер), тоже в этом смысле «свободная вещь». Равно как и гетеро — гомосексуальное существование разновозрастных и разнополых персонажей на таинственном острове, освященном широкими тенями Петрония и Томаса Манна. Равно, как и Гоголь, который еще «крепче обнял юношу», или чеховская «Чайка», спектакль, где всех персонажей и зрителей арестовали японские городовые. «Свободная вещь»! И то, что дневниковая запись Андрея Платонова за 1942 год, взятая эпиграфом к роману, непостижимым образом проясняет сущность «Снов Флобера» — очередное доказательство того непреложного факта, что на русском литературном пространстве еще полным — полно белых пятен, и границы этого пространства вряд ли когда‑либо будут зафиксированы.

Сказано же вам было Классиком, что «широк русский человек», а классики, как известно, шутить не любят. Вынесет и ассимилирует всё — и восточную философию, и марксизм, и «воскрешенье отцов», и «венского шарлатана», и порногравюры древних японцев — вынесет все, и широкую, ясную в жизни дорогу проложит опять в никуда. Что, собственно, мы и видим в финале романе, где автор, занесенный волею автора же, в Аргентину, пытается выбраться из своего же собственного сочинения, но мы так и не узнаем, удастся ли это ему, потому что роман тем временем незаметно заканчивается. У Платонова, кстати, тоже была безупречная пролетарская биография, закончившаяся созданием гениального «Чевенгура», книги, которая, на мой взгляд, занимает в нашем российском менталитете такое же место, как «Улисс» Джойса в менталитете западном.

Но я, упаси Бог, вовсе не собираюсь обвинять Александра Белых в гениальности, которая, как известно, всегда находится на грани безумия. И он вовсе не выпадает из современного литературного контекста, где уже существует «Кесарево свечение» Василия Аксенова и его же «Новый сладостный стиль». Где дерзает «в поисках утраченной метафизики» мой сверстник Анатолий Королев и экспериментирует с новой реальностью относительно юный Павел Быков (не путать с Д. Быковым, тоже пока что достаточно юным)!

И мне почему‑то не хочется пускаться в литературоведческие рассуждения о том, как сделан этот роман и что это — развернутая ли метафора о страшной и одновременно убогой силе женской любви, способной превратить выбранный объект в животное? Или книга странствий русской МЕРТВОЙ ДУШИ среди временно живых героев? Или просто — случилась, знаете ли, граждане, такая СКАЗОЧНАЯ история с ужасным концом, паренек японку полюбил, а она, сука, его заколдовала, научила есть похлебку из собачьих потрохов…

Пускай обо всем этом критики пишут, когда роман появится на прилавках.

Пускай себе соревнуются в рассуждениях о расцвете и закате постмодернизма, о концептуализме, авангарде и влиянии европейского декаданса на японцев, которые в свою очередь повлияли на писателя Белых.

А также о расширении границ русской прозы, о подлинном, не мнимом взаимовлиянии культур. Когда не «Книга оборотня» механически переносится на постсоветскую почву, а вырастают на этой почве диковинные, но вполне съедобные плоды, корешки которых находятся неизвестно где, в неизвестном пространстве, неизвестном времени, отчего и не имеют никаких зримых границ.

Мне, впрочем, пора закругляться. Я лишь добавлю напоследок, что роман «Сны Флобера», на мой взгляд, — это подлинная, высококачественная, штучная русская современная книга. Кто‑то такую книгу на переходе второго тысячелетия в третье должен был написать. И то, что это досталось сделать Александру Белых из Владивостока — его счастье.