Книга Арена - Никки Каллен

Она лежала и смотрела на плывущие в тишине и звёздах Землю и Луну и думала: где же сейчас Лукаш? всё с ним хорошо? вернулся ли он в свой Менильен — страну, полную гор, вышитых белым вереском? и чем закончилась история с тем парнем, с отрубленной рукой; наверное, теперь всё будет плохо: попадёт в газеты, их затаскают по судам; ролевое движение запретят; настоящая катастрофа, все её ненавидят, проклинают; мысли теснились, толкались, будто в автобусе в час пик, грубили друг другу; ах, подумала Клавдия, как же мне плохо; пошла на кухню, налила ледяного персикового сока и наткнулась на дедушкину телеграмму. Надо спросить, поедут ли Саша с мамой?

— Поедете? — спросила она за завтраком: какао, гречневая каша с жареными бананами — изобретение Саши, которое прижилось, булочки с персиком и заварным кремом, круассаны с шоколадом — за углом у них французская булочная; Вальтер обожал её переулок — парк и чудесный аромат корицы и сладкого теста.

— Мне через неделю на занятия, — сказала Саша с набитым ртом; когда она приезжала, мама воплощала все свои кулинарные фантазии: утку с апельсинами, картофельные блинчики, оладьи с абрикосовым джемом и маслом, борщ и тефтельки в томатном соусе; может, многие балерины и сидят на диете, но не Саша, кожа да кости; конституция такая, как говорили врачи семейные в девятнадцатом веке, — мы поедем на фестиваль в Японию, ставим танец с зонтами. Я хочу к дедушке, но если только с мамой: я соскучилась.

— Ты мой котёнок, — растрогалась мама.

— Мам, поехали, а? Пожалуйста! Не хочу торчать в городе, — Клавдия посмотрела на маму, сжала символически горло руками — мама поняла: экстраординари.

— А сессия?

— Сдам осенью, договорюсь, чтобы не отразилось на стипендии.

Она не ожидала этого от себя — и вправду позвонила в университет и договорилась с деканом; декан был поклонником мамы — заочно, слава богу, по их квартире он с мамой в вальсе не кружился; но автограф она передавала; наверное, это помогло; доделать один перевод, забрать за него денежку и можно собираться; мама постучалась — «ага, войдите», — заглянула в комнату.

— Странная ты, дружок. Что-то случилось? Что-то на игре? Как чувствовала?

— Ага. Ужасно. Поругалась с Вальтером.

— Прям до смерти?

— Прям до смерти, мам. Станет звонить — меня нет и не было никогда; у тебя одна дочь, которая учится в балетной школе, а вторая мальчику привиделась.

Мама улыбнулась, закрыла дверь. Они уехали через два дня — пока никто не звонил и в газетах ничего не появилось; от этого Клавдии стало ещё страшнее: а вдруг ей всё это приснилось в кошмарах; а был ли мальчик; до дедушки добирались на электричке — в сторону большой реки, которая впадала в море; дедушкин посёлок находился прямо на берегу паломничества туристов — мест совпадения воды, где в хорошую погоду всегда была радуга; они ехали такие красивые, что на них оборачивался весь вагон: молодая мама, две дочки — все трое в широкополых соломенных шляпах, белых шёлковых шарфах, платьях в цветочек, в босоножках со стразами — и полные булочек и круассанов сумки из соломки, под шляпы; запах выпечки сводил с ума, говорил о том, как хороша жизнь.

— Дедушка! — первой повисла на длинном, метр девяносто, дедушке Михае Саша, с разбега; реакция у деда была самурайская: он поймал её на лету, закружил, потом поставил на ноги; Саша засмеялась, захватала воздух руками; обнял их всех. Клавдия любила жить у дедушки: у него была в городе квартира, огромная, на пять комнат, просто нереальная, в одном из старинных, «имперских», как называла эти высокие сталинские дома с колоннами и арками мама; по прихожей они с Сашей действительно катались на велосипедах — когда на улице шёл дождь; но дедушка построил дом в этом дачном посёлке и почти не жил в городе: открыл на первом этаже дома магазинчик «Цветы», в котором продавались семена, луковицы, горшки, земля, удобрения, лекарства, лопаточки, всякие украшения для сада, книги и атласы; магазинчик работал с десяти утра и до семи вечера в будни, перерыв на обед — с часу до трёх; а в субботу и воскресенье — без перерыва и до последнего покупателя. Дом был из красного кирпича, гладкого, яркого; двухэтажный; на первом — гостиная, зимняя кухня, летняя кухня — с видом и выходом в сад — и комната под склад — уютная, со множеством шкафчиков и полочек; Клавдия думала о ней в детстве: комната волшебника-знахаря, везде лечебные и колдовские травки; на втором этаже — спальни: дедушкина, дяди Вацлава — он иногда приезжал к дедушке, — мамы и их с Сашей — когда-то она была вся в игрушках; игрушки потом убрали на антресоли — «для ваших детей», — сказал дедушка, — а вот розовые обои с феями и лепреконами и тонкие белые балдахины над кроватями остались. Девочки обожали эту комнату и вообще дедушкин дом — в нём было что-то древнее, от крепости: высокие, с узкими, как бойницы, окнами, решётки ажурные на дверях; и здесь собиралась порой вся семья Петржела — у камина в гостиной, где по стенам развешены старые чёрно-белые и цветные фотографии мамы и дяди Вацлава из их фильмов: они держатся за руки и скачут на конях по заснеженной долине на маме совершенно дивный плащ, розовый, атласный, с длинным и узким внизу капюшоном; дядя Вацлав сражается на шпагах, прыгает с лестницы; мама у очага, в грязной одежде, перебирает рис и чечевицу, и тут к ней прилетают голуби — помогать… Пятнадцать лет дедушка проработал в КГБ; потом ушёл в следователи; навидался всякого; кто-то потом не спит ночами, кто-то владеет заводами и правит страной, кто-то просто собирает модели машин и самолётов, а дедушка построил дом, родил детей и посадил сад; его было не видно с улицы — дедушка обнёс территорию кирпичным забором, — но когда покупатель сомневался в сорте тюльпанов, роз, гладиолусов, салата, укропа, редиса, бархатцев, помидоров, — дедушка брал его за руку и вёл в заветное, мимо шкафчиков с травами, мимо летней кухни, полной плетёной мебели из Франции, — в сад — и показывал, как прекрасен мир.

В его саду росло всё, помидоры вперемешку с тюльпанами, даже самое прихотливое и сложное приживалось, как родное; «дедушка, ты волшебник», — говорила Клавдия; она помогала дедушке в магазинчике и готовила в обеденный перерыв еду — что-нибудь простое: холодные салаты с курицей, супы из овощей с зеленью, бутерброды, сэндвичи, хот-доги — морковка че, сосиска с сыром, майонез с лимонным соком, кетчуп и горчица; пили они лимонады, квас, соки, в холодильнике всегда был лёд; выносили кресла в сад и сидели, слушали, как гудят пчёлы. Через неделю мама с Сашей уехали, а Клавдия осталась ещё на неделю, потом ещё на одну; «да ты оставайся на всё лето, внученька». Почему бы и нет, подумала Клавдия; «деда, только я съезжу за вещами, а то у меня всего два платья, даже купальник не взяла»; «конечно, — сказал дедушка, — привези мне книжку какую-нибудь из города, которую все хвалят»; она села рано утром в электричку, смотрела, как встаёт солнце, как играет среди ветвей — электричка шла через лес, через дачные посёлки, — и думала: хорошо ли я выгляжу? Шляпа, платье в цветочек от Naf Naf, босоножки на высоком каблуке, в стразах, сумка из соломки; в ней — ранняя клубника для мамы и Саши, укроп и зелёный лук; в городе Клавдия поймала такси и поехала не домой; старинное здание — как его только отдали под жилое, старинный лифт — с дверями, которые сам закрываешь, самый верхний этаж, а потом по отдельной лестнице — в мансарду. Позвонила в дверь, выкрашенную в золото. Открыл Кеес. Он был хорош: в белой рубашке, небритый пару дней, взъерошенный — от подушки, прекрасные карие глаза, огромные, яркие, словно в них отражается костёр, в чёрных вельветовых штанах, босиком; от него пахло мёдом, хлебом; он удивился, улыбнулся.