Книга Эпидемия. Начало конца - Стив Альтен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Благородно, но неразумно. Я хорошо знаю эти места. Без меня ты здесь заблудишься через пять минут. Делай так, как я предложил. Не будем попусту тратить драгоценное время. Солдаты в лесу охотятся за вакциной, и я подозреваю, что они сначала стреляют, а потом уже задают вопросы. Впрочем, кто я тебе, чтобы советовать?
— Хорошо, — согласился Патрик, — но я на всякий случай отложу тебе вакцину.
Он вытащил из деревянной коробочки пробирку, зубами открыл пробку и залпом выпил прозрачную жидкость.
— Ну и как? — спросил старик.
— Хорошо… Наконец-то у меня появилась цель в жизни.
— Готовься ко всему, сынок. То, что ждет нас впереди, может погубить душу всякого.
Вирджил пошел впереди. Стена кустарника тянулась вдоль Риверсайд-драйв. Заасфальтированная дорожка вела их к реке и парковой автостраде Генри Гудзона.
Отрывок взят из недавно обнаруженных, но еще не опубликованных воспоминаний хирурга Ги де Шолиака, жившего во времена «черной смерти» 1346–1348 годов.
Перевод со старофранцузского.
2 марта 1348 года
Записано в Авиньоне, Франция
Вокруг меня смерть.
Она не покидает меня ни на мгновение. Смерть проникает даже в мои сны. То, что я до сих пор здоров, можно объяснить божественным провидением или теми мерами предосторожности, на которые я иду, общаясь с больными (примечание переводчика: смотрите «Chirurgia magna»). В любом случае это дает мне время, которое я с пользой потрачу на то, чтобы описать все увиденное. Возможно, эти записки попадут в руки тех, кто, прочитав их, сможет найти лекарство от убивающей нас болезни.
То, что у меня не проявляются симптомы болезни, не значит, что я не заразился. Как личный лекарь последних трех пап, я мог бы укрыться в папском дворце и оставаться в относительной безопасности, проводя дни в изучении содержания папского стула и следя, чтобы у великого первосвященника не пучило живот, но сейчас такое поведение не может считаться достойным. Жажда знаний заставляет меня идти на определенный риск. Ignoti nulla curatio morbid. Нельзя лечить неопознанную болезнь. Я вверяю свою жизнь Господу, вполне осознавая, что могу заразиться от чумных больных, которых лечу, и умереть. Часть меня даже призывает подобный конец, ибо душа моя не в состоянии выносить столько человеческих страданий.
Мне не хватает слов, чтобы описать весь ужас виденного. Я утешал рыдающую мать, которая прижимала к груди бьющегося в агонии младенца. Я помогал родителям хоронить их умершее дитя. Я умолял убитого горем мужа расстаться с заразным телом его жены, которая скончалась более суток назад. Все это выше моих сил.
Как можно утешить страждущих? Как можно продолжать молиться Создателю, который дал нам жизнь только затем, чтобы впоследствии безжалостно отнять ее у нас? Как можно просыпаться каждое утро, зная, какой ад ожидает тебя впереди?
Когда я остаюсь один, мой отравленный разум размышляет о смысле нашего существования в этом мире. Мысли мои ясны. Только смерть может придать такую ясность уму. Страдания поселились подле нас задолго до прихода «черной смерти». Мы, оставаясь физически здоровыми, просто не хотели обращать на это внимание. Разрушительные войны, лютый голод и зло стали обычным явлением в этом мире. Те, кто в силу своего рождения обладает властью, погрязли в пороках. Они считают, что вправе распоряжаться жизнями своих подданных. Как лекарь я общался как с сильными мира сего, так и с сирыми и убогими, я видел не только красоту мира, но и ее уродливого двоюродного брата — бездушие. Я убежден, что сейчас мы пожинаем то, что посеяли. Наш Господь, как рассерженный отец, разочаровавшись в своих непутевых детях, наказывает нас за опрометчивость и непослушание.
Моим наказанием является то, что я, оставаясь здоровым, лечу умирающих. По правде говоря, я видел столько людских страданий, что мое сердце зачерствело. Я живу как во сне, в вечной тьме, а впереди меня ждет Ангел Смерти.
Жнец душ обязательно придет за мной, ибо я видел его бредущим по кладбищу. Его лицо скрывал низко натянутый капюшон плаща. В костлявых руках Ангел Смерти сжимал косу, с виду обыкновенную косу, из тех, которыми наши крестьяне косят траву. Без сомнения, он знает, что я его видел. Жнец часто является мне во снах. Его присутствие тяготит мою душу, сжимает ее ледяными тисками.
Не один я видел Жнеца. Многие горожане рассказывают, что видели этого торговца смертью, возглавляющего la Dance macabre.[42]Когда я впервые услышал об этом, то решил, что люди бредят. Помутненное сознание человека, потерявшего близких и родных, просто не может справиться с тяжестью утраты. Но теперь я так не думаю. Когда ничего не осталось, ради чего стоит жить, когда каждый вздох причиняет боль, а каждый удар сердца переполняет душу горечью, живые приветствуют Смерть с распростертыми объятиями.
Быть может, скоро я и сам позову Мрачного Жнеца. Скоро, но не сейчас. Моя работа еще не завершена. Пока я буду записывать свои наблюдения, искать способ обуздать этот страшный мор. Только так я смогу оправдать свое никчемное существование в глазах Создателя.
Гвидо
Похоть
Когда они стремятся вдоль скалы,
Взлетают крики, жалобы и пени,
На господа ужасные хулы.
И я узнал, что это круг мучений
Для тех, кого земная плоть звала,
Кто предал разум власти вожделений.
И как скворцов уносят их крыла,
В дни холода, густым и длинным строем,
Так эта буря кружит духов зла
Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем;
Там нет надежды на смягченье мук
Или на миг, овеянный покоем.
Данте Алигьери. Ад
20 декабря
Парковая автострада Генри Гудзона
Инвуд-Хилл, Манхэттен
20:32
11 часов 31 минута до предсказанного конца света
Патрик Шеперд вслед за Вирджилом вышел на Риверсайд-драйв. По пустынной дороге они добрались до одиннадцатимильной парковой автострады Генри Гудзона, на которой полосы движения бежали на юг вдоль живописных берегов реки Гудзон.
Впереди простиралось море автомобилей. Они стояли тесными рядами — бампер к бамперу, дверца к дверце, почти касаясь бетонных разделителей между полосами движения. Три ведущие на север полосы слепили светом фар неподвижно застывших машин. На трех других горели гирлянды красных огней задних фонарей автомобилей. Они тянулись вдоль берега реки, изгибались и поднимались по пандусу, который вел к взорванному мосту Джорджа Вашингтона.