Книга Саркофаг - Андрей Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В Рыбацком только не прячься, – понизив голос, добавила Дарья Ивановна. – Туда все следы ведут… ну, якобы…
– Ясно! – Максим кивнул. – А на самом деле?
– В Угольную гавань, там на баркасе – в Ольгино. Никакой председатель век не найдет!
– Неплохо придумано, – согласился молодой человек. – Ну, спасибо вам, родные мои… Если б не вы…
– Ну что ты… Удачи, Максим!
– И вам…
Все трое расцеловались.
– Да… – вдруг вспомнил молодой человек. – Можно у вас попросить ножик?
– Конечно, конечно, вот… Ой, чуть не забыла. – Софья Марковна сунула руку в карман летней куртки. – Тамара, прежде чем ехать, для тебя старую газету оставила… Говорит, ты когда-то просил…
– Да-да, спасибо… Удачи и вам! И… будьте осторожней. Даст Бог, еще свидимся.
– Дай-то Бог!
Убыстряя шаг, Максим направился в Ульянку, на улицу Солдата Корзуна, ибо иного пути сейчас для себя не видел, да и этот-то, честно говоря, был так себе… Мало ли, что могло за это время произойти… Белая ночь сменялась серым мглистым рассветом, пустынные улицы с теряющимися в густом тумане домами походили на просеки в каком-то фантастическом диком лесу. Тихомиров шел, не оглядываясь: к столь раннему часу даже самые отмороженные бандиты уже закончили свой промысел – некого было ловить. Утро еще не наступило, вот-вот должно было наступить, стояла мертвая тишина, изредка нарушаемая лишь утробными криками чаек.
Не горело ни одного фонаря, – естественно! – и даже в окнах домов еще не теплился свет, хотя бы свечной, лучинный…
Еще год назад – рассказывали – в такое время нельзя было бы пройти: по всему городу носились голодные стаи одичавших собак. Теперь и они исчезли… Или стали просто более осторожными, догадались, что не только люди для них – пища, но и они – для людей.
Зайдя в до боли знакомый дом, молодой человек поднялся по лестнице и осторожно постучал в дверь:
– Евгения Петровна!
Женщина, как видно, плохо спала или – чересчур чутко, подошла к двери почти сразу:
– Кто?
– Максим.
– Господи…
Беглеца все-таки напоили чаем, точнее сказать, отваром из какой-то травы. Евгения Петровна явно была рада, все хлопотала, расспрашивала, впрочем, больше спрашивал Макс.
– Нет, нет, больше никто так и не заходил, вот, кроме тех твоих знакомых… ну, когда ты прислал мальчика за цветком… Дрова? Дрова есть, до весны, я думаю, хватит, можно ведь еще и мебелью топить. Еда? Остались еще и крупы, и мука… немного, но до осени хватит, а там и овощи пойдут… обменяю…
– Я еще появлюсь… помогу, чем смогу, – прощаясь, твердо обещал гость.
Поднялся, и вдруг застыл на пороге:
– Совсем забыл! Цветок-то мой, тот, второй, сохранился?
– Конечно, сохранился, а как же? – Евгения Петровна не выдержала и расхохоталась: – Тебе он так нужен?
– Да, девушке одной обещал подарить…
– Ну, раз девушке… Обожди, сейчас принесу…
Максим проявился в прошлом здесь же, на Корзуна. Наплевав на все, зайцем проехался на электричке, затем на попутках добрался до Шушар. Заглянув в Женькин барак, наскоро перекусил сайрой, ножик-то теперь у него был, запросто открыл банку. Попил минералки – кстати, осталась всего одна бутылка. Да еще пиво, пару банок Максим, подумав, прихватил с собой, а одну все-таки решил выпить… Открыл, сделал долгий глоток, достал из кармана газету…
Нужную статью Тамара обвела красным карандашом:
«Наш рабкор сообщает: на поле совхоза „Шушары“ совершил вынужденную посадку самолет местных авиалиний Ан-2, никто не пострадал, пилотов на месте посадки не обнаружено»
Максим едва не подавился пивом! Ну, вот оно, наконец! Наконец-то нашел!
Он быстро перевернул газету – «Ленинградская правда» от 4 сентября 1976 года. Черт побери, семьдесят шестой!!! А как же туда… Еще больше года ждать что ли? Ну, если уж на то пошло, можно и подождать, коли наконец-то появилась надежда. Ну, блин, хоть что-то определенное… Да, может, и хорошо, что семьдесят шестой год! Есть время разобраться с проблемами здесь, в семьдесят пятом.
Добравшись до лагеря, Тихомиров рассеянно поздоровался с детьми, с вожатыми, с Даздрапермой…
– А начальник с музруком в лес уехали, на совхозном «газике», – тут же проинформировала старшая воспитательница. – Новенького этого искать, пропавшего… Говорят, его у речки видели, так они там… прочесывают.
– У речки?
– А я всегда говорила: отсутствие дисциплины и расхлябанность до добра не доведут!
– Что ж… – Максим озабоченно улыбнулся. – Поеду и я… к речке.
Да уж… Было бы на чем! Велосипед-то остался там, на лесной дорожке у Злого озера. Разве что у ребят спросить… Не у своих, так хоть у местных, они приезжали часто, особенно когда бывали танцы. Даздраперма Георгиевна, кстати, не переносила деревенских на дух, а вот начальник лагеря придерживался совсем другого мнения – пьяных, конечно, гнать приказывал, ну а в остальном… С местными надо было в любом случае жить дружно, иначе пришлось бы весь лагерь колючей проволокой огородить и пропустить по ней ток, да и то не спасло бы от пакостей!
У лагерных ворот, на скамеечке, они уже и сидели – деревенские подростки в безразмерных кримпленовых клешах а-ля Марсель Марсо образца тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Маялись безо всякого дела, наверняка поджидая маршировавших по аллеям девчонок. Да, все к «Зарнице» готовились, к смотру строя и песни, чеканили шаг, орали добросовестно:
Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней!
– Отря-а-ад… Стой! Раз-два!
Она, она командовала – Анютина Аня, у которой папа полковник. Молодец девчонка!
Усмехнувшись, Тихомиров вышел за ворота, кивнул на прислоненный к забору свежевыкрашенный металлолом самого страхолюдного вида:
– Здорово, пацаны, ваш «Ковровец»?
– Это не «Ковровец» – «Иж-Планета-два»!
– Да… – Максим наклонился к мотоциклу. – Теперь вижу… До Злого озера доедет?
– Ништяк!
– Так подбросите?
– Ништяк! Садитесь.
Один из парней, в ярко-голубой, завязанной на животе рубашке, сел за руль, дождался, когда Тихомиров усядется сзади, махнул рукой…
Его сотоварищи поднялись, ухватились, покатили мотоцикл, ускоряясь…
«Вот так до озера и доедем», – успел подумать Максим, прежде чем мотор, зачихав, наконец затрещал, завелся…
Покатили! Поехали! Ах, только бы из седла не выпасть с этим-то ухарем.
А ухарь, словно нарочно, выбирал самые большие колдобины – видать, нравилось, когда трясло, экстремал недоделанный!
