Книга Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан

— Отдай мне мой меч.

Мозель пожал плечами и расстегнул перевязь. Элис забрала ее и надела на себя.

— Снова переодевание? — спросил Мозель.

— Нет. Оружие мне необходимо для защиты. У тебя есть деньги?

— Несколько денье.

— Отдай мне.

Мозель вынул из-под туники кошель и передал Элис. Та обрадо­валась, ощутив, что кошелек довольно увесист.

— И что вы собираетесь делать, госпожа?

— Ехать на восток, где я либо избавлюсь от напасти, либо по­гибну.

— Но это неестественно. Только мужчины могут так рассуж­дать, — возмутился Мозель. — Вы тоже околдованы.

— А у северян есть девы-воительницы, — вставил Леший. — Я видел одну такую в Киеве. Она и правда выглядела неестествен­но, слишком рослая для женщины и уж точно не целомудренная. Надо было бы ее поколотить и поставить на место, только, как я по­нимаю, ни у кого не хватило смелости.

— Отдай мне свой нож и топор, — велела Элис Лешему.

— Сколько еще оружия тебе надобно?

— Только то, что поблизости от меня. Ты поедешь со мной, ку­пец, покажешь дорогу.

В первый раз за долгое время Леший заулыбался.

— Я с радостью!

— Ты доверяешь чужестранцу? — изумился Мозель.

— Я ему нисколько не доверяю, — сказала Элис, — поэтому с ним хотя бы все ясно. Кроме того, если его околдуют, я с легко­стью его убью — он старый и безоружный.

— Да, достоинств у меня множество, — подхватил Леший.

— Я этого не допущу, — возразил Мозель. — Ваш брат не допу­стил бы, а я действую в его интересах. Я увезу вас с собой, по до­брой воле или же, как мне ни жаль это говорить, насильно, но, так или иначе, госпожа, вы прибудете в Париж.

Элис покачала головой и свистом подозвала свою лошадь. Та приблизилась, Элис поднялась на лежавшее рядом бревно и запрыг­нула в седло. Мозель немедленно сделал то же самое.

— Госпожа, вам не уйти от меня. Не вынуждайте меня везти вас в Париж силой.

— Я запросто от тебя уйду, — сказала Элис. Она развернула ло­шадь и неспешно поскакала по тропинке навстречу восходящему солнцу. Леший ударил пятками свою лошадь, ведя мула за собой.

— Но это просто глупо, — сказал Мозель и сжал ногами бока своей лошади, собираясь пуститься в погоню.

Животное не двинулось с места. Мозель снова ударил. Лошадь даже не шелохнулась. Он понукал ее снова и снова, однако она сто­яла как вкопанная. Тогда он спешился и попытался повести лошадь за узду. До сих пор она неизменно слушалась хозяина, чутко реа­гируя на все команды, даже когда они прорывались через пози­ции данов вокруг Парижа, но теперь вдруг просто перестала вос­принимать его. Когда он хлестнул ее по крупу, лошадь попросту повернулась на месте. Он попытался развернуть ее, и она охотно пошла в сторону лагеря, но застыла, как только он снова обратил ее мордой на восток. Мозель понимал, что следовать за Элис пеш­ком, без отряда — просто безумие: вокруг так и кишели разбойни­ки, славяне, мадьяры, норманны; по пути на восток могли встре­титься даже сарацины. Франкский рыцарь окажется перед ними таким же беззащитным, как — он попытался это представить — старик и женщина, путешествующие без эскорта.

Однако у Мозеля не было выбора. Он обязан следовать за се­строй графа, значит, ему необходима другая лошадь. Он сел верхом и в последний раз попытался сдвинуть свою лошадь с места. Жи­вотное не шелохнулось. Он развернулся и ударил пятками в лоша­диные бока. Лошадь немедленно поскакала по тропе в лагерь, где на груди Синдра сидел ворон.

Глава сорок первая

ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК

— Монах! Эй, монах!

Брезжил бледный рассвет. Жеан лежал в главном дворе мона­стыря. Снегопад прекратился, но день обещал быть серым. Перед ним стоял Офети. Толстый берсеркер закутался в три плаща, на нем были отличные сапоги, а мешок за плечом звякал и брякал священ­ной утварью. В бороде у викинга застряли крошки, и он жевал при­частную облатку.

— Хравн? — спросил Жеан. Ему показалось, что здесь уместнее говорить на языке северян, чем на латыни.

— Ушел, — сказал Офети, — слава Тюру. Прокрался мимо нас, словно волк. Но дверь оставил открытой, что очень любезно с его стороны. Что ты тут делал? Ты вымок до нитки. Сними сухую одеж­ду с мертвецов, а не то помрешь раньше, чем мы уйдем отсюда.

Жеану вовсе не было холодно. Рядом с ним стояла девочка, та самая, которая ждала его и глядела с ненавистью.

Офети продолжал:

— Ну давай, переоденься. Не хочу, чтобы ты умер у нас на гла­зах. И прежде чем пить вино, нюхай его. Некоторые бочонки отрав­лены, судя по тому, что случилось с отрядом Греттира.

Жеан озирался по сторонам, пытаясь понять, что случилось с ним самим.

Офети встряхнул его.

— Ну, монах, давай, пошевеливайся. Ты нужен нам еще больше, чем раньше. Получается, мы вроде как совершили подвиг во славу вашей церкви. Избавились от этих докучливых норманнов.

Бледная девочка вложила свою руку в руку Жеана. Ее ладошка по­казалась ему совсем крохотной, а пальчики — тонкими и хрупкими. Его же рука раздулась и распухла, даже болела. Тело тоже раздалось, появилось такое ощущение, будто рубаха ему тесна. Кожа на всем те­ле натянулась, стиснув мышцы. Ему казалось, что все его движения как будто чужие, как будто он отделен от собственного тела: оно слов­но марионетка, а сам он — рассеянный и пьяный кукловод.

— Разве ты ее не видишь? — спросил Жеан.

— Шлюху, которую ты обещал нам?

— Девочку. Вот же она. Маленькая девочка.

Офети огляделся по сторонам.

— Это что, очередная твоя легенда? Ладно, но лучше подожди, пока мы выберемся отсюда. Это место прямо сочится смертью, и я не хочу оставить здесь и свою жизнь.

— Девочка...

— Если доберемся до земель хордов, я куплю тебе девочку, пре­жде чем продать тебя самого. Идем! На воинах Греттира осталось полно плащей и сапог, хоть телегой вывози. Найди себе одежду и прихвати копье, если ты хоть что-то соображаешь. Пошевеливай­ся, монах. Мы еще сделаем из тебя викинга.

Девочка поглядела Жеану в лицо. Он понимал, что она ненави­дит его, однако не мог заставить себя ее прогнать. Он помнил озеро, помнил тела — мужчин и мальчиков — и Ворона. Жеан сосредото­чился на себе — он остался где-то на краю собственного созна­ния, подобный голосу, который эхо донесло из долины.

Офети погнал его к «теплому дому». Дверь была открыта, и ла­вина мертвых тел вывалилась наружу, словно язык, торчащий из черной пасти. Некоторые мертвецы были раздеты догола, некото­рые наполовину. Берсеркеры все еще продолжали стягивать с них одежду. У всех живых при себе были сумки и мешки, нагружен­ные золотом. Сиденье стула с мощами было разбито, все золотые вставки и драгоценные камни из него выломали. Астарт натянул на себя прекрасное шелковое облачение священника, Эгил держал золотой пастушеский посох, который использовали во время бо­гослужений.