Книга Лев в тени Льва - Павел Басинский

Но, кажется, именно это в конечном итоге послужило не преградой, а стимулом для его творчества. В этом его несчастное соперничество с отцом проявилось наиболее безрадостно.

Взять псевдоним? Так советовал поступить издатель и газетный магнат Алексей Сергеевич Суворин. Но, во-первых, Лев Львович, как и его отец, не разделял личность и творчество. Он хотел говорить с читателем от своего имени. Во-вторых, это оказалось затруднительным по технической причине: он почти сразу же выступил в печати не только как сочинитель, но и как публицист.

Тем не менее, первые два рассказа, «Любовь» и «Монте-Кристо», он напечатал под псевдонимом «Л. Львов». Но в 1892 году, когда он работал на голоде в Самарской губернии и задумывал очерки об этой страшной беде, встал вопрос: если это публиковать, то под каким именем? О том, что сын Толстого вместе с отцом работает на голоде, знала вся русская общественность. Скрыться под псевдонимом было бы нелепо, да и зачем? Лев Львович долго не решался печатать эти очерки именно по той причине, что он тоже Лев Толстой. В связи с этим он чуть не поссорился с первым писателем, который поощрял его творческие дерзание – Лесковым.

20 января 1892 года Лесков писал Суворину: «Посетил недостоинство наше “младший Лев” (отцов любимец и любви достойник)… Что за юноша!.. Хочется плакать от радости…»

Благожелательность Лескова очевидно вдохновила Льва-младшего, и 17 июля того же года он сообщил ему: «…я сам по грешности своей, и Вам будь это сказано по секрету, хочу перевести в целое кой-какие наблюдения и материалы, собранные мною за нынешний год среди голода…»

Как должен был понять это Лесков? Только как желание высказаться о голоде в печати. Не «в стол» же это писать! Лесков сообщил об этом, тоже «по секрету», издательнице только что образованного журнала «Северный вестник» Любови Яковлевне Гуревич, желая таким образом убить двух зайцев: помочь Льву Львовичу напечататься и поддержать новый журнал громким именем. Но в результате Лев Львович обиделся.

«Простите, но Вы поступаете не по-Божьи, продолжая говорить в чужой компании мне о том, что я Вам нечаянно высказал», – писал он Лескову. А на предложение Гуревич напечатать очерки ответил: «H. С. Лесков напрасно ввел Вас в заблуждение. Записки, веденные мною в Самарской губернии, не имеют никакой цены и, может быть, вовсе не годны для печати… Поэтому, если желаете мне добра, не говорите со мной и другими о моем недостойном нахальстве исподтишка иногда изводить бумагу».

Затяжная депрессия надолго оторвала его от литературных занятий. Но желания стать писателем она не погасила. В 1898 году он признавался Суворину: «Я очень мало вообще верю в себя и мои силы. Знаете, когда стоишь в свете, окружающем великого отца, чувствуешь себя таким жалким, никем не замечаемым, что последняя вера в себя угасает. Между тем отвечу Вам теплом за тепло, – во мне часто, с тех пор, как здоровье мое поправилось, шевелится неудержимая потребность писать, чувствуется к этому большое влечение».

Он и во время болезни не оставлял попыток выступать в печати, если не как писатель, то как публицист. 26 декабря 1895 года, когда он был в Энчёпинге, Софья Андреевна писала ему: «Да, тебе прислали гонорар автору 65 рублей из “Русских ведомостей”. Что это значит? Неужели мы что-нибудь пропустили?.. Папа тоже недоумевает и интересуется…»

О статьях своего бывшего ученика восторженно отзывался директор гимназии Поливанов, навещавший Лёву во время его болезни. В письме к Софье Андреевне он писал: «Вот прочел его статейку “О салютистах”, ведь как это мило, как всё в меру, умно, хорошо написано. У него положительный талант. Пожалуйста, скажите ему мое мнение и передайте, что я верю в его будущность, чтобы он не переставал писать, это положительно его призвание».

У него был не только публицистический талант. Когда он с Дорой поселился в Ясной Поляне и основательно приступил к литературной работе, в нем обнаружился несомненный талант детского писателя. По-видимому, это отвечало его характеру, доброму мягкому и ласковому Написанная в Ясной Поляне автобиографическая повесть «Яша Полянов», опубликованная в журнале для детей и родителей «Родник» в 1898 году оказалась лучшей вещью, которая когда-либо выходила из-под его пера. В ней столько неподдельной искренности и теплоты! И за этим можно было бы не заметить, что повесть была написана под очень сильным влиянием «Детства» Толстого. Да и могло ли быть иначе?

В письме к Суворину он не отрицал этого:

«Вы спрашиваете, отчего я бросил писать? Я еще не совсем бросил, последнюю вещь под заглавием “Яша Полянов” я поместил в детском журнале “Родник”… Это воспоминания детства. Конечно, я не хочу равняться с другими такими же воспоминаниями, – куда мне, – а между тем мне не хотелось оставлять не записанными детские воспоминания. Я записал их с любовью; что вышло – не мне судить. Может быть, я подражал отцу? Да как же не подражать ему?»

Повесть, подписанная настоящим именем «Л. Л. Толстой», вызвала, как пишет Абросимова, в общем положительные отзывы критики. Но все обратили внимание на сходство с «Детством» Толстого.

Тем не менее, в этой повести уже проявилось недоброжелательное отношение Льва Львовича к своему отцу, наверняка вызванное их спорами 1896–1897 годов. Фигура отца в повести едва намечена, в отличие от матери, которая показана очень подробно. И вообще создается впечатление, что маленький герой вырос не в доме великого писателя, а какого-то помещика, который не понятно зачем так много времени проводит в своем кабинете. И странно, что к этому помещику приезжает сам Тургенев… Психологически это оправданно тем, что маленький мальчик не может понимать настоящего значения своего отца. Но повесть пишет уже не маленький мальчик. Не выразить совсем отношения к фигуре отца он не может, а выразить его откровенно не решается. Возможно, по этой причине он не рассматривал эту повесть как завершенную вещь и собирался писать продолжение.

Лев Толстой-сын сам себя загонял в ловушку. Находясь под мощным художественным влиянием отца, он и в литературе собирался соперничать с ним. Может быть, он и сам не отдавал себе в этом отчет до конца, как не отдавал отчет в том, что, устраивая «шведский оазис в русской пустыне», он не просто создавал семейное гнездо, а бросал отцу вызов, спорил с ним по важным вопросам жизни.

В любом случае следующий литературный «поступок» Льва Львовича не оставлял никаких сомнений: ступая на литературное поле, он вступал в спор с отцом.

«Прелюдия Шопена»

«Крейцерова соната», напечатанная в 1890 году, была самым громким литературным событием в России конца XIX века. Можно сказать, что ею и завершился литературный XIX век. И трудно сказать, кто из образованных людей в России хоть как-нибудь не определил своего отношения к этой вещи. Не могло это миновать и сына Толстого. В воспоминаниях он пишет, что со многими взглядами отца был согласен: «Он был прав, восставая против устарелой православной церкви, которую давно надо было реформировать, хотя не надо было совсем отрицать. Прав, проповедуя трезвость, воздержание в пище, питье и браке. Прав, возмущаясь гнилым царизмом». Но «после нашумевшей “Крейцеровой сонаты”» чувство досады овладело Львом Львовичем. «Он был не прав кругом в полном отрицании брака, и его повесть, конечно, должна была принести людям больше зла, чем пользы, развенчивая семейное счастье и ослабляя его святость и значение».