Книга Лев в тени Льва - Павел Басинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
14 июля 1901 года Софья Андреевна пишет в дневнике: «Уехали Лёва, Дора и Павлик в Швецию. Ужасно, ужасно больно было с ними расставаться. Я их особенно сильно принимаю к сердцу, особенно чувствую их жизнь, их горе и радости. Последних мало им было в этом году! И так безукоризненно свято они живут, с лучшими намерениями и идеалами. Им нечего скрывать, можно спокойно до дна их души смотреть – и увидишь всё чистое и хорошее. Бедная Дорочка бегала в пять часов утра на могилку своего Лёвушки проститься с любимым детищем, и мне хотелось плакать, и я болела ее материнскими страданиями с ней вместе». Видимо, и Толстой почувствовал, что с отъездом Лёвы и Доры в Ясной Поляне закончился какой-то громадный период его жизни – жизни со своими детьми. «Сегодня утром ходит около дома и говорит: “А грустно без детей, нет, нет и встретишь две колясочки, а теперь нет”. Как раз были тут вместе Павлик и Сонюшка, дочь Андрюши».
По этим ли причинам или из-за преклонного возраста (в 1898 году ему исполнилось семьдесят лет) Толстой начал серьезно болеть. «Все эти дни он мрачен, потому что слаб и боится смерти ужасно, – пишет Софья в феврале 1901 года. – Как не хочется Льву Николаевичу уходить из этой жизни…» «Дряхлость Льва Николаевича тянет меня за собой, и я должна стареть вместе с ним, и не могу, не умею, если б и хотела», – пишет она в мае. В июле состояние здоровья стало настолько угрожающим, что врачи посоветовали на осень и зиму перевезти его в Крым. Графиня Панина предоставила семье Толстых роскошную виллу в Гаспре. Последователь Толстого Павел Александрович Буланже, работавший на железной дороге, организовал для их переезда отдельный вагон.
Из воспоминаний Льва Львовича, написанных много лет спустя, получается, что впервые о переезде из Ясной Поляны в Петербург он задумался после смерти Лёвушки. Но это не так.
Большой двухэтажный дом по Таврической улице был приобретен им в декабре 1900 года, когда ребенок был еще жив. Купчую на этот дом он заключал во время болезни Лёвушки, оставив Дору одну с больным ребенком в Ясной Поляне. По-видимому, этот отъезд в Петербург был связан со срочной необходимостью в подписании бумаг, но сама история с приобретением дома началась еще в 1898 году, когда Лев Львович продал дом в Москве.
Продавая и часть самарского имения осенью 1900 года, сын Толстого уже знал, что будет покупать дом в Петербурге. 10 ноября он писал матери: «Я продал Бобровку за 20 000, жалко было, но, если покупать дом, что я, верно, сделаю в следующую поездку в Петербург, надо иметь все деньги налицо».
Так что смерть Лёвушки не была причиной отъезда Лёвы и Доры из Ясной Поляны.
Вообще трудно сказать, насколько серьезным и основательным было его решение поселиться в Ясной Поляне. По-видимому, в его голове был не один жизненный план, а сразу несколько. Он и помещиком хотел стать, и писателем, и реформатором России, и главой огромного семейства – продолжателем рода Толстых и Волконских…
Но вот вроде бы мелочи. Когда он разбирал «старый хлам» во флигеле, то, между прочим, выбросил на чердак записки своей бабушки, Марии Николаевны Волконской. А когда в Ясную Поляну приехал детский доктор из Москвы к больному Лёвушке, то у Льва Львовича «не было под рукой» денег, и он просил мать отдать двести рублей врачу. Приобретая дом в Петербурге за немалую сумму – больше ста тысяч рублей – он истратил на это все деньги, которые выручил от продажи бывшей отцовской собственности, но кроме этого за всю свою жизнь он ничего не приобрел и детям своим ничего не оставил, в отличие от отца, разделившего между женой и детьми полумиллионное состояние…
«Петербургский» проект Льва Львовича преследовал, как он сам писал, три цели: «первое – создать дружную и здоровую семью, второе – составить достаточное для детей и себя состояние и третье – служить, насколько я мог, России…» Все задачи были прекрасны! Настораживало одно: и за этот проект он брался не с холодной головой, но обуреваемый неотчетливыми мечтаниями, как и в то время, когда он плыл в Швецию, чувствуя в себе брожение крови Рюриков.
«В Петербург! В красивую молодую европейскую русскую столицу, которую Пушкин назвал “гениальной ошибкой Петра”[43]. Но ошибся не Петр, а Пушкин, и будущие русские поколения, по всей вероятности, увидят, что Петербург еще только начал начерно выполнять свою роль окна в Европу и что в конце этого века он будет одним из самых культурных и богатых городов мира, насаждая по всей России истинную нордическую цивилизацию», – писал он.
У его жены Доры были куда более скромные пожелания. Ей хотелось быть ближе к отцу и матери, к родной Швеции. И, положа руку на сердце, она уже поняла, что жить в Ясной Поляне, может быть, прекрасно и замечательно, но рожать детей нужно рядом с папой Вестерлундом.
Дом по Таврической улице когда-то принадлежал графине Клейнмихель. По слухам, здесь жил выдающийся государственный деятель Михаил Михайлович Сперанский и писал свою «конституцию». Но теперь это был просто доходный дом, кирпичный, занимавший со флигелями пятьсот квадратных сажен земли и состоявший из двадцати квартир, а в нижнем этаже находились булочная, мясная лавка и сапожная мастерская. Отправив Дору с Павликом на лето в Швецию, Лев Львович с помощью брата матери перестроил этот дом, оставив себе верхний этаж с окнами, выходящими на Таврический сад. В этом проявилась его забота о будущей многодетной семье. В сентябре 1901 года он писал матери: «Милая мама, вчера приехала Дора с Павликом на пароходе из Стокгольма, прямо сюда, и мы теперь вместе, хотя еще не устроились и Дора еще не привыкла к своей новой жизни… Что хорошо, – это сад, Павлик, как приехал, так отправился туда гулять, и его оттуда принесли сонного… Сижу с открытым окном на Таврический сад, где осень желтая уже ссыпает лист на дорожки, по которым гуляют дети».
Это письмо было отправлено уже в Крым. Там начиналась битва родных Льва Николаевича за его жизнь, которая оказалась в смертельной опасности.
Почти все дети Толстого были литературно талантливыми людьми и оставили после себя наследие в виде дневников и воспоминаний, а также замечательной переписки, из которых мы сегодня многое узнаем не только о личности их отца, но и о жизни этой великой семьи. Незаурядным литературным талантом обладала Софья Андреевна, что выразилось в ее дневниках, воспоминаниях и переписке. Не столь удачно проявился ее талант в художественной сфере: две повести «Чья вина?» и «Песня без слов» все-таки остаются свидетельствами ее личной жизни с мужем, но не выдающимися художественными произведениями.
Но никому из семьи не приходило в голову стать профессиональным писателем при живом отце и даже после его смерти. На это отважился только Лев Львович. И это стало для него настоящей жизненной драмой.
В его желании быть самостоятельным писателем было что-то роковое и болезненное. В принципе он понимал, что положение безнадежно, что слава отца будет преследовать его, как тень отца Гамлета. Что бы он ни напечатал под именем Лев Толстой – всё будет восприниматься публикой в невыгодном и даже смешном свете, как если бы человек попытался зажечь фонарь под солнцем.
