Книга Лорд - дикарь - Патриция Коулин

Лежа рядом с Ариэл и обнимая ее, Леон чувствовал, что они единое целое и вместе — частичка Вселенной, что им никак нельзя друг без друга. Такое чувство он испытывал впервые.

И это чувство было ему не по душе.

Осторожно освободив себя от объятий Ариэл, Леон поднялся и стал собирать одежду, разбросанную по всему полу. Сначала он должен доказать себе, что этот замок не имеет над ним никакой силы, а уж потом он разберется, чем Ариэл так околдовала его. Он обойдет весь замок, все его многочисленные комнаты, заглянет в каждый затянутый паутиной уголок и, возможно, повстречается с душами своих предков, если, конечно, у них есть желание встретиться с ним, чего они не хотели при жизни. Он должен истребить в себе это чувство родства, отделаться от него раз и навсегда.

Взяв свечу, Леон вышел из комнаты и направился к лестнице. Впереди замаячило что-то белое, похожее на привидение.

— Не спится, милорд? — услышал он сдавленный голос. Сердце Леона упало, в душу закрался страх.

— Черт возьми, Калвин, почему ты не спишь? — спросил Леон, узнав в белой фигуре дворецкого.

— Я сплю, сэр, но очень чутко, — ответил Калвин, на котором были белая рубашка и белый ночной колпак. — Старые раны мешают заснуть.

— Сочувствую, — ответил Леон. — Хочу осмотреть замок, — добавил он, указывая свечой в сторону лестницы.

— Правильное решение, сэр, — заметил Калвин с явным одобрением. — Мы можем начать осмотр прямо сейчас. Никто не будет нам мешать.

— Калвин!

— Да, сэр?

— Наше путешествие можно отложить на завтра. Сегодня я хочу побыть один.

— Слушаюсь, сэр.

Калвин направился к лестнице, но внезапно остановился. Леон вздохнул.

— В чем дело, Кал? — спросил он.

— Не хочу быть навязчивым, сэр, и лезть не в свое дело, но…

— Продолжай, — нетерпеливо приказал Леон.

— Я только подумал, сэр, что, может, нам воспользоваться нашей общей бессонницей и тем, что мы совсем одни…

— Не тяни, Калвин.

— Вы должны знать, сэр, что он искал вас. Ваш отец, сэр. Я это хорошо знаю. — В голосе Калвина звучали уважение и уверенность. — Я был тем человеком, которого он посылал на ваши поиски.

— Он посылал тебя на Гавайи, чтобы разыскать меня? — удивился Леон. С одной стороны, ему хотелось знать подробности, с другой — он понимал, что от этого ничего не изменится.

— Да. Он послал меня, потому что я хорошо знал те места, так как был его слугой, когда он жил на островах.

— Значит, ты знал о моей матери? — спросил Леон с все возрастающим интересом. — Ты знал, что он уже был женат, когда вернулся в Англию, чтобы унаследовать титул и жениться на богатой?

— Знал, — спокойно ответил Калвин. — Он доверил мне свой секрет, и я хранил его все годы. Не знаю, хорошо это или плохо. Я был единственным, кто все знал. И я единственный, кто видел, как он страдал от того, что сделал.

— Пожалуйста, — сказал Леон с горькой усмешкой, — избавь меня от объяснений.

— Вы не хотите знать, что он страдал? — сочувственно спросил старик. — Я хорошо понимаю почему, но вам не уйти от правды, как бы вы этого ни хотели. Правда есть правда, и она заключается в том, что ваш отец страдал с того самого дня, когда вернулся на родную землю, и до последних дней своей жизни.

— Мне остается только надеяться, что его страдания еще не закончились, — с суровым видом заметил Леон. — Он заслуживает таких страданий.

— Вы считаете себя вправе быть судьей? — В голосе слуги был явный вызов.

— Думаю, что могу судить его, как никто другой, — ответил Леон. — Это мою мать он бросил, чтобы жениться на женщине, которая больше соответствовала его амбициям.

Калвин кивнул:

— Возможно, вы и правы, но, прежде чем судить о человеке, вы должны принять во внимание все факты. Пожалуйста, идите за мной.

Глядя вслед удаляющемуся слуге, Леон нахмурился, однако, заинтригованный, последовал за ним. Пусть представит все свои факты, подумал он, ничего от этого не изменится, и когда я уеду отсюда, то постараюсь все скорее забыть.

Вслед за Калвином Леон поднялся по лестнице, пересек еще один огромный зал и свернул в узкий коридор, который он, будучи один, никогда бы не заметил. В конце коридора находилась дверь, за ней крутая винтовая лестница, такая узкая, что Леону пришлось подниматься боком. Леон догадался, что они находятся в одной из башенок. Он терпеливо ждал, пока слуга откроет маленькую дверцу, расположенную на верхней площадке лестницы.

Дверь была открыта, и они вошли. Комната была круглой, с высокими окнами. Леон догадался, что днем она вся залита солнцем, но сейчас, освещенная только дрожащим пламенем свечи в его руке и серпом луны на темном небе, производила странное впечатление. Леон был готов поклясться, что снова находится дома, на острове.

— Эти фрески удивительно живые, не так ли? — поинтересовался Калвин, заметив, что Леон с удивлением рассматривает комнату и роскошную живопись на ее вогнутых стенах. Впечатление усилилось еще больше, когда Калвин закрыл дверь, тоже расписанную. Сейчас они находились в окружении пальм, тропических растений и птиц, названия которых Леон знал.

— Кто сделал все это? — охрипшим от волнения голосом тихо спросил Леон. Говорить громко в таком месте было так же неприлично, как кричать на кладбище.

— Все это выполнено по заказу вашего отца одним очень талантливым голландским художником, который сам никогда не был на Гавайях. Он разрисовал стены, руководствуясь воспоминаниями вашего отца. — Загадочная улыбка появилась на тонких губах слуги. — Несчастный художник пять раз переписывал портрет, пока не добился полного сходства.

Видя, что Леон в недоумении смотрит по сторонам, Калвин взял из его рук свечу и прошел в тот конец комнаты, который оставался в тени. Он поднес свечу, и ее мерцающий свет упал на водопад, такой живой и реальный, что, казалось, сверкающие брызги разлетаются по всей комнате. Рядом с водопадом в высокой траве сидела стройная женщина с распущенными по плечам длинными черными волосами.

Леон был потрясен. Женщина, сидевшая на траве, не просто похожа на его мать, это была ее подлинная копия. Сейчас он видел ее именно такой, какой помнил: молодой, прекрасной, оживленной. Казалось, она сейчас засмеется и протянет к нему руки. Только между женщиной на картине и женщиной в его воспоминаниях была небольшая разница: на картине она была счастливой, а в его воспоминаниях — грустной даже тогда, когда смеялась, и немного испуганной, о чем он подумал впервые.

Леон отвел взгляд от картины. Воспоминания даже сейчас, спустя столько лет, отдавались болью в его сердце. Ему потребовалось некоторое время, прежде чем удалось взять себя в руки.

— Значит, ему захотелось иметь портрет моей матери, — сказал Леон, равнодушно пожав плечами. — Кому же не захочется иметь сувенир в память о своих приключениях?