Книга История Древней Греции в биографиях - Генрих Вильгельм Штоль

По прошествии одного дня на улицах снова возгорелась жаркая битва. Народ, вследствие своей многочисленности, владея притом самыми твердыми местами города, имел перевес; женщины геройски подкрепляли его, сбрасывая вниз с домов кирпичи. К вечеру противная партия была принуждена к полному отступлению, и опасаясь, что народ может овладеть площадью и гаванью и истребить ее, зажгла свои дома на площади, отчего погибло много домов и купеческого имущества. Ночь прошла спокойно. Коринфяне, видя с корабля победу народа, отплыли в тишине, и наемники также большей частью ушли неприметно на материк.

На следующий день прибыл афинский полководец Никострат из Навпакта с 12 кораблями и привез с собой 500 мессинцев, одетых в латы. Он склонил обе стороны к договору, по которому 10 главных виновников, уже бежавших, были осуждены, а другие заключили мир между собой и союз с афинянами. Когда Никострат после этого хотел удалиться, вожди народной партии просили его оставить им 5 кораблей, чтобы они состоянии были обуздывать знатных, изъявляя готовность вооружить и отдать афинянам такое же число своих кораблей. Когда они для экипажа этих кораблей стали выбирать людей из партии знатных, эти последние, думая, что их пошлют в Афины, прибегли под защиту храма Диоскуров. Никострат обещал им безопасность и убедил оставить храм; но когда они из недоверия все еще отказывались идти на корабли, последовал новый взрыв ярости народа против партии знатных, и 400 человек из нее убежали в храм Геры. Их успокоили и уговорили отправиться на остров, лежащий против храма, где их снабжали съестными припасами.

Они уже пробыли 4–5 дней на острове, когда явились Бразид и Алкид с 53 кораблями. Народ, увидев, что они с враждебными намерениями подъезжают к городу, пришел в сильное замешательство, опасаясь не только внешних, но и домашних врагов. С поспешностью керкиряне вооружили 60 кораблей и вопреки совету афинян, по мере того как корабли наполнялись войском, поодиночке пускали их против неприятеля. Когда корабли с разбросанным строем приближались к неприятелю, два из них тотчас перешли к нему, а на других экипаж вступил в борьбу между собой, так что произошло сильное смятение. Бразид выставил 20 кораблей против керкирян, а остальные 35 против 12 афинских трирем.

Керкиряне были разбиты, но афиняне оборонялись храбро, хотя на помощь против них пришли еще многие из кораблей, выставленных против керкирян. Бразид хотел тотчас после победы напасть на город, находившийся в смятении, но не мог уговорить к этому боязливого Алкида. Пелопоннесский флот, опустошив на следующий день самую южную часть города, отправился обратно и на пути домой счастливо, незамеченным, прошел мимо плывшего к острову афинского флота из 60 кораблей.

Лишь только керкиряне узнали об удалении неприятельского флота и прибытии афинских кораблей под предводительством Эвримедонта, как отправились к храму Геры, куда при появлении пелопоннесского флота были перевезены с небольшого острова вышеозначенные 400 человек, и уговорили 50 из них оставить храм и подвергнуться судебному следствию все они были приговорены к смерти. Прочие беглецы, остававшиеся в храме, увидев это, решились кончить жизнь самоубийством, умерщвляя один другого на дворе храма, некоторые повесились на деревьях, другие убивали себя, как могли. В продолжение семи дней, которые Эвримедонт провел в Керкире, народ без пощады и самым гнусным образом истреблял всех своих врагов, какие попадались ему в руки; кредиторов убивали их должники; детей умерщвляли их отцы; некоторые были заложены камнями в храме Вакха и должны были там погибнуть. До таких жестокостей довели политические раздоры, и они тем более бросались в глаза эллинам того времени, что это был первый пример подобного рода. В последующее же время войны, когда почти в каждом городе граждане разделились на партии, аристократическую и демократическую, — из которых одна действовала на стороне пелопоннесцев, другая была предана афинянам, — такая ожесточенная борьба и дикая злоба стали делом обыкновенным.

И в Керкире борьба еще не совсем утихла. Около 500 беглецов овладели одним укреплением на противолежащем материке и оттуда так опустошали остров, делая набеги, что в городе возник голод. Затем они с отрядом наемников, всего до 600 человек, переправились на остров и укрепились на горе Истона, предав пламени предварительно свои корабли, чтобы уничтожить надежду на отступление. Из своего укрепления беглецы причиняли городу большой вред и господствовали над долиной до лета 425 года. Но когда в это время флот Эвримедонта, привезший Демосфена в Пилос, на пути в Сицилию пристал к Керкире, афиняне вместе с керкирянами напали на окопы беглецов и овладели ими. Беглецы сдались афинянам, чтобы их судили в Афинах, и были теперь помещены на остров Птихии. Было постановлено условие, что если кто-нибудь из них сделает попытку бежать, то договор будет считаться уничтоженным и пленные будут выданы керкирянам. Тогда предводители народной партии в Керкире, чтобы захватить врагов в свои руки, придумали следующую хитрость. Тайно они послали к находившимся на острове Птихия некоторых из близких друзей их, чтобы они дружески советовали им бежать, так как афинский полководец хочет будто бы выдать их керкирскому народу. Они обещали держать в готовности судно для этой цели. Когда же пленные дозволили склонить себя к бегству и были пойманы, их всех выдали керкирянам. Они заперли их в большое здание, выводили оттуда по 20 человек и заставляли их, связанных друг с другом, проходить между двух рядов войска, одетого в панцири, которое кололо и секло их, пока они не падали мертвыми на землю; возле них шли люди с бичами, погоняя замедлявших. Таким образом, выведено было и убито около 60 человек, прежде чем остальные находившиеся в здании заметили что-нибудь. Но когда они узнали, что происходит, они не хотели более выходить из здания и объявили, что никого не впустят. Керкиряне считали неблагоразумным пробиваться через двери, но влезли на крышу, разобрали ее и бросали несчастным на голову кирпичи и осыпали их стрелами. Так погибли многие, другие умертвили сами себя, вонзая себе в сердце пущенные стрелы, или у кроватей, стоявших там, душили себя веревками и петлями, свитыми из собственного платья. Ночная тень мало-помалу распространилась над этой сценой мучений; на следующий день все лежали мертвыми на полу. Керкиряне свалили трупы на телеги и повезли к городу. Так кончилось междоусобие на Керкире.

Возвратимся к Бразиду. Оправившись от своих ран, полученных при Пилосе, он начертал для своего стесненного отечества совершенно новый военный план. Спарта в последнее время вела только оборонительную войну и со времени занятия афинянами Пилоса и Киферы находилась как бы в осадном положении. Было необходимо снова возбудить упавшее мужество, предпринять наступление, прорвать ограду, которой афиняне окружили Пелопоннес, и перенести войну в другое место. Бразид составил план напасть на афинян в их колониях и, овладев ими, отнять у неприятеля источник средств для войны. Он вызвался отправиться во Фракию и склонить к отпадению от афинян греческие города на фракийском берегу, с неохотой подчинявшиеся им. Так как города на Халкидике вызвались принять на свой счет содержание наемных войск, и Бразид требовал от Спарты только 700 вооруженных мотов, то спартанское правительство согласилось на его предложение. Наняв в северном Пелопоннесе на фракийские деньги войска и обезопасив Мегару от нападения Демосфена, он в 424 году поспешно двинулся чрез Виотию и Фессалию в Халкидику и еще в этом году разумными представлениями склонил города Аканф и Стагиру к отпадению от Афин, к союзу с лакедемонянами и халкидскими городами. Для спартанца, говорит Фукидид, Бразид был искусным оратором и умел с самой лучшей стороны представить городам их выгоды; но особенно он расположил их к этому уверением, что спартанское правительство обязалось клятвой оставить полную свободу союзникам, которых он привлечет на сторону Спарты.