Книга Под кожей - Мишель Фейбер

За свет, настолько прекрасный, можно отдать все, думала она, — или почти все. Жизнь, совершавшаяся вне ее изрезанной кожи и перекореженных костей, никаким говном не была.

Свитер Пеннингтона все еще казался ее коже немного странным, но ничего, кожа привыкнет. Иссерли нравилось, как уютно облегаются его манжетами запястья, как поблескивают под солнцем потускневшие шерстинки. Нравилось, что она может опустить взгляд на грудь и увидеть не отвратительную складку искусственного жира, но подобие волосистости, иллюзию ее естественного существа.

Недалеко впереди показался на обочине махавший рукой стопщик. В другой руке он, молодой и тощий, держал потрепанную картонку с надписью «НИГГ». Иссерли проехала мимо не сбавив скорость, и увидела в зеркальце, как стопщик проводил ее жестом, означающим «хрен тебе», и повернулся навстречу новой машине.

Отыскать место, на котором она подобрала Пеннингтона, оказалось делом несложным. Дорога, приближаясь к нему, сужалась, — потому-то вчера за Иссерли и скопилось так много машин, — ну и знак P тоже был штукой приметной. Найдя его, она поставила машину точно там (плюс-минус несколько футов), где и вчера, затем вылезла из нее, заперла дверцы и пошла первой попавшейся тропой в поля.

И фургончик Пеннингтона отыскался с большей, чем ожидала Иссерли, легкостью. Он стоял там, где она и сама поставила бы машину, если б хотела укрыть ее на этом фермерском поле. В тени вереницы высоких деревьев возвышались развалины мельницы, лишившейся крыши и смахивавшей на скелет, а у стены ее были свалены тюки сена. По-видимому, некий каприз погоды попортил его и сено бросили догнивать. Из проезжающих по А-9 машин заметить можно было только остатки мельницы и эти тюки. А из возвышавшегося в полумиле отсюда фермерского дома различались одни деревья, заслонявшие фермера от напоминаний о его погибшем добре, на избавление от коего ему пришлось бы потратить деньги. Увидеть стоявший между деревьями и мельницей фургончик Пеннингтона мог лишь тот, кто ненароком забрел бы сюда, на чужую землю.

Машина оказалась куда более роскошной, чем воображалось Иссерли. Она полагала, что увидит ржавую, помятую, едва пригодную для езды развалюху, синюю, быть может, с какой-нибудь выцветшей надписью на боку. А увидела поблескивавшую конфетку, желтую, с безупречно черной резиной, похожую на выставленные в «Гараже Донни» новехонькие автомобили.

В богатом салоне машины скакала с сиденья на сиденье и яростно лаяла лишившаяся свободы собака Пеннингтона. Иссерли видела, что животное надрывает легкие, однако закрытые окна машины глушили звук — с близкого расстояния услышать лай еще удавалось, но далеко он разноситься не мог, даже в ночной тиши.

— Умница, — сказала, подходя к машине, Иссерли.

О том, что ей может грозить опасность, она, отпирая ключом Пеннингтона дверцу машины, не думала. Собака либо убежит, либо набросится на нее, а значит, она либо увидит, как та удирает вдаль, либо вынуждена будет убить животное. И в том, и в другом случае совесть ее останется чистой.

Дверца распахнулась, собака выскочила из машины с такой стремительностью, с какой вылетают из выхлопной трубы газы, плюхнулась на траву, едва не перекатилась через голову, и мгновенно повернулась мордой к Иссерли, дрожа и подергиваясь. Черная с белым — миниатюрный Амлис в животном обличье, — она недоуменно смотрела на свою спасительницу, собрав темный лоб в каучуковые складки.

Оставив дверцу фургона открытой, Иссерли направилась назад к шоссе. И не особенно удивилась, когда собака последовала за ней, принюхиваясь к поле Пеннингтонова свитера, доходившего Иссерли до бедер, как платье. Спаниель несколько раз потыкал ее носом, потом Иссерли почувствовала, как мокрый язык лизнул ей ладонь. Иссерли застонала от отвращения, подняла обе руки над головой, точно сдаваясь в плен, и прибавила шагу.

Собака Пеннингтона все же исхитрилась лизнуть руку Иссерли еще раз, когда она закрывала дверцу своей машины — медленно, чтобы не прищемить морду собаки, если та сунется внутрь. Пока она включала зажигание, собака, ничего не понимая, смотрела на нее сквозь стекло.

— Теперь ты сама себе хозяйка, собачка, — сказала Иссерли, понимая, впрочем, что собака ее языка не знает.

И уехала, оставив животное сидеть на обочине.

Возвращаясь домой, Иссерли поймала себя на тех же мыслях, что бесконечно кружили у нее в голове всю ночь, — мыслях о том, как ей обойтись с остатком ее жизни.

Конечно, путей, по которым можно пойти, немало, все зависит от того, насколько она будет храбра и на какие физические лишения согласится. Каждый ее план обещал свои приятные награды и свои пугающие последствия. Однако Иссерли уже устала сопоставлять одно будущее с другим — думать до бесконечности невозможно.

Пора дать волю инстинкту — пусть решение примет он. Иссерли поднесет пальцы к приборной доске, и, если они опустят тумблер вниз, тогда… так тому и быть.

Несколько минут спустя она уже подъезжала к указателю, гласившему: «В9175: Портмахомак и береговые деревни». Взглянула на дорогу сзади, посмотрела, что впереди: никакие машины ни в том, ни в другом направлении не шли, подтолкнуть ее вперед или задержать было некому. Пальцы висели над рычажком индикатора. Ногу, давившую на педаль акселератора, словно парализовало. Указатель проскочил мимо, поворот вскоре заслонили деревья, а Иссерли так и ехала на север. Решение было принято. Больше она ферму Аблах не увидит.

Немного позже, все еще продолжая двигаться на север, Иссерли поворотила к Дорнохскому мосту, и ее сразу же замутило. Это был не голод, хотя и его она уже ощущала отчетливо. Это было предостережение. Что-то подстерегало ее на другом берегу фьорда.

Доехав до середины моста, она свернула на туристскую стоянку. Турист здесь уже имелся: оглядывал поверх перил мерцавший фьорд, держа наготове бинокль — вдруг покажутся дельфины или тюлени. Иссерли, поставив машину за его роскошным жилым фургоном, осторожно приотворила дверцу. Турист обернулся, давая понять, что услышал ее. Был он жирным и низкорослым, с тонкими ножками: для прежних ее целей определенно не пригодным.

— Привет, — он помахал ладонью, прищурясь от солнца.

— Привет, — эхом отозвалась Иссерли, оставшись по свою сторону машины. Порадовавшись тому, что и он не стронулся с места, она отвернулась от туриста и окинула взглядом мост — по всей его оставшейся длине, до самого берега. Прикрыв ладонью лицо, сняла очки и вгляделась вдаль, стараясь сфокусировать огромные глаза на движении, казалось, немного замедлявшемся, приближаясь к круговой развязке, на небольшом стаде автомобилей, словно бы колебавшихся, пытаясь решить, куда им лучше ехать — в Дорнох или в Клашмор.

И тут она заметила навершие полицейской машины, нырявшей и юлившей между другими.

Иссерли мгновенно вернулась в свою «короллу», включила мотор. А следом, с искусством и отвагой гораздо большими тех, каких от себя ожидала, произвела в самом центре моста разворот кругом — совершенно, тут и сомневаться было не в чем, незаконный, однако далекая и крошечная машина полиции увязаться за ней все равно не смогла бы. Она оглянулась через плечо на туриста у перил: тот взирал на нее, уезжавшую, с благоговейным страхом, однако бинокль к глазам не поднес — стало быть, ни внешность ее, ни номер машины запоминать не собирался.