Книга Скрипка - Энн Райс

Мы стояли в лесу неподалеку от него, но в тоже время слишком далеко, чтобы утешить того Стефана, каким он был сто летназад, когда стоял, выдыхая пар на холоде, бережно прижимая к себе инструмент ивглядываясь в таинственный город, который оставил позади.

Что-то было не так, он это понимал… Произошлакакая-то чудовищная вещь, и в конце концов его одолела тревога.

Мой призрачный Стефан, мой гид и компаньон,издал тихий стон, а тот второй Стефан вдалеке продолжал молчать. Тот второйСтефан по-прежнему не потерял красок, оставаясь реальным. Он принялсяосматривать одежду, нет ли где ран. Ощупал лицо, голову. Все цело.

– Он превратился в призрак, после первогоже выстрела, – сказала я, – но он об этом не подозревает! – Ятихо вздохнула, потом взглянула на своего Стефана и на того, что стоял вдалеке.Тот второй казался простодушнее, беспомощнее, моложе, он еще не обрел своихманер и осанки. Призрак рядом со мной сглотнул и облизнул губы.

– Ты умер в том зале, – сказала я.

Меня пронзила такая острая боль, чтозахотелось любить его, познать его всей душой, обнять его. Я повернулась ипоцеловала Стефана в щеку. Он наклонил голову, подставляясь поцелую и прислонивсвой холодный твердый лоб к моему, потом он махнул, указывая на своего толькочто родившегося двойника-призрака.

Новорожденный призрак внимательно разглядывалсвои целые руки и скрипку.

– Requiem aeternam dona eis, Domine,[22] – с горечью произнес мой компаньон.

– Пули пронзили и тебя, и скрипку, –сказала я.

Второй Стефан, как безумный, развернулся накаблуках и помчался между деревьями, снова и снова оглядываясь.

– Бог мой, он мертв, но не знает об этом.

Мой Стефан только улыбнулся, обняв меня зашею. Путешествие без карты и цели.

Мы следовали за ним в его безумных блужданиях;над землей поднимался отвратительный туман «безвестного края» Гамлета.

Меня сковал нещадный холод. Я мысленно опятьоказалась у могилы Лили, или то была могила матери? Это происходило в те душныеминуты, когда горе еще не набрало свою силу и все кажется сплошным кошмаром.

Посмотри на него, он мертвый и он все бродит ибродит.

Он проходил маленькие немецкие городишки скривыми улочками и покатыми крышами, а мы следовали по пятам – мы снова обастали бестелесны. Он пересекал огромные пустые поля и снова входил в лес. Никтоего не видел! А он слышал тем не менее какое-то шуршание – это собиралисьвокруг него духи – и пытался разглядеть, что же это движется над ним, рядом,позади.

Утро.

Выйдя на главную улицу какого-то маленькогогородка, он подошел к прилавку мясника, заговорил с продавцом, но тот его неувидел и не услышал. Стефан опустил руку на плечо кухарки, попытался встряхнутьее и, хотя видел, что рука его движется, женщина ничего не почувствовала.Появился священник в длинной черной рясе. Он здоровался с первыми покупателями.Стефан вцепился в него, но священник не обратил на это ни малейшего внимания. Стефанпришел в неистовство, наблюдая за гудящей деревенской толпой. Потом он притих,отчаянно пытаясь дать происходящему разумное объяснение.

Только теперь он ясно и четко увидел вокругсебя мертвых. Он увидел существа, которых можно было принять только за призраков,настолько фрагментарны и прозрачны были их человеческие образы, и он смотрел наних, как может смотреть только живой человек – в ужасе.

Я плотно сжала веки и увидела перед собоймаленький прямоугольник детской могилки. Я увидела, как на маленький белыйгробик падают пригоршни грязи. Карл кричал: «Триана, Триана, Триана!», а я всетвердила: «Я с тобой!» Карл сказал: «Моя работа не завершена, недоделана.Только взгляни, Триана, никакой книги не вышло, ее просто нет, она… Где всебумаги? Помоги мне! Все рухнуло…» «Нет, ступай прочь».

А кто это уставился на другие тени, а ихсловно притягивает магнитом сияние нового призрака? Он напуган, он пытливовглядывается в их полупрозрачные лица. Время от времени он выкрикивает именамертвых, которых знал в детстве, он молит о чем-то, а потом, бросив на нихпоследний безумный взгляд, умолкает.

Никто ничего не услышал.

Я застонала, и тот Стефан, что был рядом,крепче обнял меня, словно ему тоже было невыносимо видеть собственную заблудшуюдушу, такую яркую и красивую в роскошном плаще, с блестящими волосами, посредидеревенской толпы, ничуть не ярче его самого, но тем не менее не способной егоувидеть.

Он вдруг стал спокоен. Навернувшиеся слезы таки не пролились, придав его взгляду особую неподвижную выразительность. Онподнял скрипку и посмотрел на нее, потом приложил к плечу.

Он начал играть. Закрыл глаза и весь отдалсябезумному танцу, который вызвал бы аплодисменты у самого Паганини. Это былпротест, горестное стенание, погребальная песня. Потом он открыл глаза, непереставая водить смычком по струнам, и понял, что никто на площади этогогорода, никто поблизости или вдалеке не мог его видеть и слышать.

На одну секунду он словно поблек. Удерживаяскрипку в правой руке, а смычок в левой, он закрыл уши руками и склонил голову,но, когда краски померкли и он стал почти невидимым, его охватила дрожь, и онснова широко распахнул глаза. Вокруг завертелись другие духи.

Он затряс головой и широко раскрыл рот, какделают дети, когда плачут.

– Маэстро, Маэстро! – прошепталон. – Вы заперты внутри своей глухоты, а я заперт снаружи, так что меняникто не слышит! Маэстро, я мертв! Маэстро, я теперь так же одинок, как вы!Маэстро, меня никто не слышит!!! – Последние слова он прокричал.

Сколько прошло времени? Дни? Годы?

Я приникла к Стефану, к своему проводнику вэтом мрачном мире. Меня колотила дрожь, хотя вовсе не было холодно, когда янаблюдала за тем вторым скрипачом: он продолжил свой путь, время от времениподносил скрипку к уху, наигрывал какие-то безумные аккорды, но тут жеостанавливался в ярости и, сжав зубы, тряс головой.

Кажется, мы снова оказались в Вене. Не знаю.Возможно, какой-то итальянский город. А может быть, и Париж. Я не моглаопределить. Какие-то подробности о тех временах я знала из книг, какие-топодсказало мое воображение, но все это смешалось.

Он продолжал путь.