Книга Скрипка - Энн Райс

Подобострастный русский гвардеец не посмелостановить важного аристократа, смело шагавшего к помосту.

Слуги в открытых дверях смотрели перед собойнемигающим взглядом, словно восковые куклы, разряженные в голубой атласдонаполеоновской эпохи и парики с тонкими косичками.

Стефан остановился перед помостом. Всего вдвух шагах от него дремала девушка на маленьком золоченом стуле, опустив однуруку в гроб.

Моя сестра Вера. Неужели у меня дрожит голос?Взгляни на нее, как она оплакивает отца. Вера. И загляни в гроб.

Мы приблизились в нашем видении к гробу. Наменя нахлынул запах цветов, густой пьянящий аромат лилий, других бутонов.Свечной воск, запах детства, от которого кружится голова, так пахло в маленькойчасовне на Притания-стрит, этом убежище святости и покоя, где мы опускались наколени вместе с матерью у красивой ограды, а пышные гладиолусы у алтарязатмевали наши маленькие скромные букетики.

Печаль. Глубокая печаль.

Но я ни о чем не могла думать, кроме того, чтопроисходило на моих глазах. Я была рядом со Стефаном в этой его последнейпопытке раздобыть скрипку и окаменела от страха Закутанная в плащ фигура тихоподнялась на две ступеньки помоста. Сердце в моей груди невыносимо жгло. Ниодно мое воспоминание не могло сравниться с этой болью, с этим страхом передгрядущим, с этой жестокостью и разбитыми мечтами.

Вот мой отец. Вот человек, погубивший моируки.

Покойный выглядел суровым, но каким-тоблеклым. Смерть только заострила его славянские черты, щеки впали, нос казалсяеще тоньше благодаря, скорее всего, стараниям гримера, губы были неестественнонакрашены, их уголки опущены вниз, и дуновение жизни уже не могло их коснутьсяи искривить в легкую усмешку, с которой он обычно разговаривал с людьми дотого, как все это случилось.

Очень сильно раскрашенное лицо, а тело убранос чрезмерной пышностью мехами, драгоценными каменьями и бархатом – однимсловом, пышность в русском стиле, где все должно сверкать в знак богатства.Руки, унизанные кольцами, вяло лежали на груди, придерживая крест. Но рядом сним в атласном гнездышке покоилась скрипка, наша скрипка, на которую упала рукаспящей Веры.

– Стефан, нет! – воскликнулая. – Разве ты сможешь взять скрипку? – прошептала я в темноте. –Твоя сестра сразу почувствует, Стефан.

А, значит, ты боишься за мою жизнь, глядя наэту картину из прошлого, и тем не менее отказываешься вернуть мне мою скрипку.Так гляди же, как я за нее умру.

Я попыталась отвернуться. Он силой заставилменя смотреть. Прикованные к этой сцене, мы оставались немыми свидетелямипроисходящего. Мы были невидимы, но я чувствовала, как бьется его сердце, ячувствовала, как дрожит его рука, когда он заставил меня повернуть голову.

– Смотри, – только и мог онтвердить, – смотри, это последние секунды моей жизни.

Закутанная в плащ фигура преодолела последниедве ступени помоста. Он посмотрел остекленевшим усталым взором на мертвогоотца. А потом из-под плаща появилась рука, обмотанная бинтами, и подхватиласкрипку со смычком, и прижала к груди, а сверху легла вторая изувеченная рука.

Проснулась Вера.

– Стефан, нет! – прошептала она иповела глазами из стороны в сторону в знак предупреждения. Она в отчаянииподавала ему сигнал уйти.

Стефан обернулся.

Я разгадала заговор. Его братья высыпали издверей, ведущих в следующий зал. Какой-то человек кинулся к рыдающей Вере иутащил ее в сторону. Она протягивала руки к Стефану и пронзительно кричала,охваченная паникой.

– Убийца! – воскликнул человек,выпустивший первую пулю. Она пробила не только Стефана, она пробила скрипку, яуслышала треск дерева.

Стефан пришел в ужас.

– Нет, вы не смеете! – сказалон. – Нет!

Выстрел за выстрелом поражал его и скрипку. Онпобежал. Выскочил в центр зала, а они продолжали обстреливать его. Стреляли нетолько разряженные господа, но и гвардейцы, пули всаживались в его тело и вскрипку.

Лицо Стефана вспыхнуло. Ничто не моглоостановить человека, за которым мы наблюдали. Ничто.

Мы видели, как он, приоткрыв рот, хватаетвоздух. Прищурившись, он помчался к лестнице, плащ развевался за его спиной,скрипка и смычок по-прежнему в его руках, и нет крови, нет крови, если несчитать той, что сочилась из пальцев, а теперь гляди!

Руки.

Руки целые и невредимые, не нуждавшиеся вперевязке. Руки с длинными тонкими пальцами крепко сжимают скрипку.

Стефан наклонил голову, защищаясь от ветра,когда проходил сквозь входные двери. Я тихо охнула. Двери были заперты на всезамки, но он этого даже не заметил. За его спиной стреляли из ружей, кричали,шумели, но вскоре все стихло.

Он мчался по темной улице, громко топая поблестящим неровным камням. Один лишь раз он бросил взгляд на руки и,убедившись, что скрипка со смычком благополучно на месте, припустил изо всехсвоих молодых сил, пока не покинул мощеный центр города.

Огни в темноте выглядели размытыми пятнами.Наверное, туман окутал фонари. Дома поднимались в кромешной тьме.

Наконец он остановился, не имея возможностипродолжать путь. Он привалился к ободранной стене и закрыл на секунду глаза,чтобы отдохнуть. Побелевшие пальцы по-прежнему сжимали скрипку и смычок.Постепенно он отдышался и принялся лихорадочно осматриваться, не преследуют лите его.

В ночи не слышалось даже эхо. Какие-то фигурысновали в темноте, но разглядеть кого-либо не представлялось возможным –слишком далеко висели фонари над редкими дверями. Неизвестно, заметил ли онтуман, клубившийся над землей. Неужели это типичная зима для Вены? Какие-толюди наблюдали за ним издалека. Он решил, что это городские бродяги.

Он снова побежал.

И только когда он пересек широкую, яркоосвещенную Рингштрассе с ее совершенно равнодушной толпой полуночников иоказался на открытой местности, он снова остановился и впервые рассмотрел свои зажившиеруки, руки без всяких бинтов, впервые рассмотрел скрипку. Он протянулинструмент к тусклому свету городского фонаря и убедился, что скрипка цела, неповреждена, на ней ни царапинки. Большой Страд. Его скрипка. И смычок, которыйон так любил.

Он поднял глаза и оглянулся на город, которыйтолько что покинул. С возвышения, где он стоял, казалось, что город посылаетсвои тусклые зимние огни низким облакам. Он испытывал смятение, ликование,удивление.

Мы вновь стали осязаемы. Нас окружали запахисосновых лесов и печного дыма, смешанного с холодным воздухом.