Книга Щегол - Василий Горъ

помогавшие держать лицо, и женщина, опустив взгляд, сообщила, что хотела бы подняться «к себе» и лечь спать. Я в это, естественно, не поверил, поэтому вложил в ее руки нераспечатанные упаковки с двумя банными полотенцами и простыней, найденные в шкафу личной спальни Юдина, развернул Кольцову к себе спиной и легонечко подтолкнул в нужном направлении.

— Ты тиран… — абсолютно без души «пошутила» она, но, сделав два шага, остановилась и повернулась ко мне: — Ты прав: мне действительно стоит хоть немного расслабиться. Но я все, сдулась. Поэтому, вероятнее всего, рухну на диван в комнате отдыха и продолжу себя накручивать. Может, составишь мне компанию и загонишь в парилку хотя бы раза три?

Я молча кивнул, ввалился в баню следом за ней и постоял лицом к стене, пока Ольга раздевалась, разувалась и заворачивалась в простыню. Потом в темпе сделал то же самое и отправился греться. Целая керосиновая лампа в бане была одна-единственная и моими стараниями светила в комнате отдыха. А в душевой и парилке было темно. Но с сумеречным зрением — или, если по-местному, то с ночным взором — увидеть, что Кольцова скромненько легла на боковую часть верхней полки, проблем не составило. Поэтому я застелил полотенцем центральную, завалился на спину, закинул левую руку за голову, закрыл глаза и услышал вопрос, которого ждал целый день:

— Почему ты до сих пор не ушел? Боишься, что я наложу на себя руки или сотворю еще какую-нибудь глупость?

Врать не хотелось, поэтому я сказал правду:

— Б-боюсь, ч-что мо-о-орально с-сло-омаешься.

— Правильно боишься… — неожиданно призналась она. — Я балансирую на самой грани. В основном, из-за того, что последние четыре года жила одной Инной, а теперь, когда ее не стало, мое существование потеряло всякий смысл.

— Я п-пришел в се-ебя в на-ачале се-е-ентября о-очень глу-убоко в Пя-атне… — вздохнул я и продолжил делиться «уже подтвержденной» начальной частью придуманной легенды: — По-омнил то-олько с-сво-ое и-имя и ка-акие-то о-обрывки из п-про-ошлого. С-сда-аваться не-е в мо-оем ха-а-арактере, по-оэтому я-а до-обрался д-до н-населенных ме-ест, на-ачал и-искать с-с-семью, е-е-если о-она у м-меня, ко-конечно, е-еще е-есть, и за-арабатывать н-на жи-изнь. Б-благо, у-у-умения ни-икуда н-не д-д-делись…

Она услышала «самое главное»:

— Получается, что ты тоже один-одинешенек?

— Д-да.

— И… чем ты выключаешь голову, когда становится совсем плохо?

— Т-т-тренировками н-на и-и-износ.

— Мой любимый способ… — криво усмехнулась она и приоткрылась еще немного: — Наши с Инной родители погибли случайно, во время межродовой войны Вельяминовых и Перфильевых. Оказались не в том время и не в том месте, попали под площадное умение Одаренного третьего ранга и умерли вместе еще с тремя десятками ни в чем не повинных простолюдинов. Да, нам с сестрой выплатили «компенсацию», позволившую прикупить четыре самые дешевые Искры у знакомого добытчика, но родителей это не вернуло. Тогда Инне было всего тринадцать, и я, кое-как оклемавшись после обретения первых умений, начала исступленно тренироваться. Убивалась практически все время, свободное от работы на ферме, и уже через год смогла устроиться в небольшую частную военную компанию. Доходы увеличились втрое, и я стала откладывать деньги на учебу сестры — она мечтала стать стилистом, а в тот момент нам были не по карману даже самые дешевые курсы. Не забросила тренировки и потом, так что сделала два небольших шажка по карьерной лестнице, смогла выбирать, на каких объектах дежурить, и, в конечном итоге, оплатила очень хорошие курсы в Николаеве. Занятия должны были начаться пятого января, но Инна на них уже не попадет…

Тут по лицу Ольги покатились слезы, но она этого, кажется, не заметила: рассказала, как ее сестренка радовалась «столь сумасшедшей» возможности, как готовилась к учебе, целыми днями штудируя материалы, найденные в Сети, как нарабатывала навыки на подружках и как благодарила старшую сестру за подаренный шанс выбиться в люди. Потом вспомнила о Юдине, ухнула в недавнее прошлое и почему-то решила, что я, помогавший ей его… хм… наказывать, тоже должен пребывать на грани срыва!

Испугалась — не передать словами. Причем по-настоящему, а не для вида. Но я прервал ее монолог, густо замешанный на извинениях, фразой из трех слов:

— О-они не-е-елюди, О-оль.

— И что⁈ Тебе же всего лет семнадцать-восемнадцать!!!

Я пожал плечами:

— О-они по-олучили и-именно т-то, ч-что за-аслужили. И э-это г-греет д-душу.

Два последних слова, намеренно выделенные интонацией, заставили женщину задать уточняющий вопрос:

— Ты хочешь сказать, что считаешь кровавое безумие, устроенное мною, нормальным⁈

— Я по-омогал те-ебе о-обмывать те-ела, ви-идел, в ка-аком о-они б-были с-состоянии, и до-огадался, ч-что с ни-ими д-делали п-перед с-смертью. Да-да-альше о-объя-аснять?

Она глубоко вдохнула, ненадолго задержала дыхание и отрицательно помотала головой:

— Нет.

— То-огда к-кто п-первым о-окунается в ку-упель?

…Прекрасно понимая, что «естественным образом» Ольга заснуть не сможет, после пятого захода в парилку я подсыпал ей в кружку воды четверть капсулы снотворного из НЗ. Теоретически химия должна была подействовать минут через пятнадцать-восемнадцать и достаточно плавно, чтобы женщина почувствовала сонливость, успела высушить тело и волосы, дошла до спальни и спокойно отключилась. Но то ли местные жители не привыкли к препаратам из моего мира, то ли двое с лишним суток безостановочных мотаний по Пятну в сильнейшем нервном напряжении сработали, как катализатор, но Кольцову вырубило уже минуты через четыре-четыре с половиной. Да, сонливость она почувствовала.

И даже начала приводить себя в порядок. Но отъехала, натянув только «мои» трусы и стянув грудную клетку новой давящей повязкой.

Нести бессознательное тело через двор я, откровенно говоря, не рискнул — рычание и визг пирующего зверья доносились даже сквозь плотно закрытую дверь и внушали если не страх, то опасение, что с такой ношей на руках я многого не навоюю. Поэтому чрезвычайно аккуратно поднял на руки, чтобы как можно меньше тревожить сломанные ребра, отнес в комнату отдыха, все еще освещенную керосиновой лампой, уложил на диван и, дождавшись, пока глаза привыкнут к новому уровню освещенности, накрыл последним сухим банным полотенцем. Потом снова наткнулся взглядом на слишком уж сильно изменившееся лицо женщины, удивленно хмыкнул, упал во второе более-менее целое кресло, закрыл глаза и решил еще раз обдумать свои планы. Но перед внутренним взором вдруг стали «сами собой» появляться картинки с «обновленной» внешностью Ольги.

Пока я воевал с сознанием, почему-то отказывавшимся переключаться в рабочий режим, оно «показало» высокий лоб, длинные ресницы, красиво очерченные скулы, аппетитные губы, почти переставшие