Книга Бумажный тигр (II. Форма) - Константин Сергеевич Соловьев

бойся, я — простая костьНе думай о душе угасшей. Живых голов ни дурь, ни злостьНе изойдут из этой чаши.

Я жил, как ты, любил и пил. Теперь я мёртв — налей полнее! Не гадок мне твой пьяный пыл, Уста червя куда сквернее.

Быть винной чашей веселей, Чем пестовать клубок червивый. Питьё богов, не корм червей, Несу по кругу горделиво.

Где ум светился, ныне там,

Умы будя, сверкает пена. Иссохшим в черепе мозгамВино — не высшая ль замена?

Так пей до дна! Быть может, внукТвой череп дряхлый откопает —

И новый пиршественный кругНад костью мёртвой заиграет.

Что нам при жизни голова?В ней толку — жалкая крупица.Зато когда она мертва,Как раз для дела пригодится[117].

— Как вам это, мистер Уильям? — осведомилось чудовище безразличным тоном, в котором, однако, угадывалась насмешливая тлеющая искра, — Угадаете автора?

— Нет… — Уилл кашлянул, — Кажется, он мне незнаком.

— Байрон, — холодно обронил Лэйд, — «Надпись на чаше из черепа».

Пульче усмехнулся, отчего его сросшиеся в зазубренный штырь зубы вновь тихо заскрежетали.

— Верно. Ты умеешь заклинать стихами людей, мои же — просто дребезжащая мелочь, оставшаяся с лучших времён… Зачем ты привёл сюда мальчишку? Чтоб продемонстрировать свой лучший трофей? Позлорадствовать?

— Чтобы ты поведал ему истории из жизни Нового Бангора. Ты хороший рассказчик, Пульче, я помню. Пусть и не очень сговорчивый. Ничего, я принёс то, что развяжет тебе язык. Ну или то, что осталось от твоего языка.

Лэйд щёлкнул никелированным замком саквояжа и тотчас ощутил, как напряглось иссохшее тело хозяина дома. Всё ещё обессиленное, точно высушенное светом ярчайших звёзд, оно дрогнуло и затрепетало, чёрные зрачки напряглись в мутной жиже своих прозрачных чаш.

— Одну каплю, Лэйд… — прошептал Пульче и голос его напоминал шорох крыльев умирающей бабочки, — Ради всех воспоминаний, что нас связывают — одну крошечную каплю…

В его голосе больше не было насмешливой сухости. В нём была жажда, скрипучая, как раскалённый песок под подошвой ботинка.

— Одну каплю, Тигр. Молю. Одну. Крошечную. Тёплую. Каплю.

Лэйд опустил руку в саквояж и достал увесистую аптечную склянку, наполненную густой чёрной жидкостью.

— Здесь две пинты, — холодно произнёс он, — Больше, чем ты мог рассчитывать.

Коричневые когти Пульче задрожали, прячась и вновь появляясь на свет. Они выглядели слабыми, немощными, такими, что не задушили бы и мышонка, но Лэйд знал, на что они способны.

— Цепь, — отчётливо произнёс он.

— Чёрт возьми, не мучь меня, Тигр! Он и без того довольно измывался надо мной! Мне просто нужно… Совсем немного… Не бойся, я не наврежу ни тебе, ни мальчишке. Всего одну каплю — одну тёплую сладкую…

— Доставай цепь, иначе мы уходим.

Пульче заскрежетал раздувшимся горлом и, повозившись в груде мусора, извлёк тускло блестящий стальной ошейник со сложным запирающим механизмом. Едва гнувшиеся когти были слишком неуклюжи и слабы, чтоб справиться со сложным запирающим механизмом, но Лэйд терпеливо ждал, пока тот закончит. Тяжёлое стекло приятно холодило ладонь.

От ошейника к стене тянулась цепь, едва видимая среди груд мусора, мятых консервных банок и прочего хлама. Не очень толстая, тусклого металла, она была достаточно надёжна, чтоб Лэйд ей доверял. Нержавеющая сталь, три метрических тонны на разрыв. Едва лишь на раздувшейся шее Пульче щёлкнул ошейник, Лэйд отставил трость и стал проверять цепь, неторопливо, звено за звеном, пока та не окончилась надёжно вмурованным в стену кольцом, покрытым сложной иероглифоподобной гравировкой.

— Порядок. Я налью тебе пару капель для красноречия, — Лэйд, повозившись с плотной каучуковой пробкой, раскупорил сосуд, — Остальное получишь потом.

Пульче взвизгнул от нетерпения. В несколько судорожных взмахов разметав ближайшую к нему груду мусора, он протянул Лэйду в дрожащих когтях треснувшую глиняную миску.

— Наливай, Лэйд! — заискивающе попросил он, скрежеща сросшимися зубами, — Мой щедрый благородный Тигр! Я буду молиться за тебя Девятерым! Чёрт возьми, я даже перед Ним замолвил бы за тебя словечко…

Пульче от нетерпения заелозил ногами по полу. Торчащие из его конечностей хитиновые осколки заскреблись об доски, вырывая куски прогнивших половиц. Запах гниения, и без сильный, сделался практически нестерпим. К нему примешивался едкая кислая вонь, которую обычно издают потревоженные или пораненные жуки.

Пульче больше не казался равнодушным и высохшим клопом, он причитал, лебезил, раболепно изгибал хрустящую спину, клялся в преданности и заискивал.

Жизнь всегда переменчива, подумал Лэйд, стараясь не поморщиться от отвращения, всегда лжива и непостоянна. Жалкое становится грозным. Беспомощное — дерзким. Никчёмное — опасным. Иногда мы этого не замечаем, иногда — мы сами становимся частью этого процесса.

— Помни мою щедрость, кровопийца. Мой спутник вправе рассчитывать на интересную историю.

— Буду! Буду помнить! Ууууу! Благодетель! Мудрый Тигр! Кумир…

Лэйд опрокинул аптечную склянку над глиняной миской, дрожащей в когтях Пульче и позволил вытечь трети её содержимого. Разливаясь по дну, жидкость уже не казалась чёрной, скорее, багровой, как грозовое небо на закате — цвет благородного выдержанного вина. Заткнув склянку пробкой, Лэйд сделал быстрый шаг назад. Он в точности знал предел натяжения стальной цепи, но всякий раз инстинкт оказывался быстрее разума. Этот инстинкт помнил, на что способен изнывающее от голода существо, в мозгу которого давно растворилось, перебродило и истаяло всё, что прежде было человеческим, оставив лишь грубое, животное, не способное ни чувствовать, ни рассуждать.

Пульче уткнулся в миску, его зазубренный отросток, состоящий из кости и хитина, мгновенье назад казавшийся бесполезным наростом на голове, метнулся вперёд точно пика, едва не пробив сосуд насквозь. На поверхности багрово-чёрной жижи мгновенно вскипели пузыри.

Он пил жадно, чавкая, орошая пол вокруг себя брызгами, сладострастно отфыркивался, скрежетал костяными наростами в горле, тёрся в экстазе брюхом о пол. Казалось, весь его мир съёжился для него до диаметра миски.

— Что это? — тихо спросил Уилл, едва не вжавшийся спиной в стену, — Что это такое?

— Кровь, — спокойно пояснил Лэйд, — Не беспокойтесь — коровья. На скотобойне в Миддлдэке мне её отпускают бесплатно по доброй памяти. Я как-то помог её хозяину справиться с выводком кровожадных туреху[118], которые едва не лишили его всего скота. Напомните, чтоб я как-нибудь рассказал об этом случае. Смешно сказать, больше любых оберегов и амулетов мне помог моток патентованной двойной проволоки мистера Джозефа Глиддена[119] длиной в сто ярдов, бочонок кипящей смолы и молотилка для зерна…

— Нет, — голос Уилла едва заметно дрогнул, — Что это?

Он указывал пальцем на сопящее чудовище, жадно подбирающее зазубренным хоботком остатки багровой капели с дна миски.

— Новообретённый подданный Нового Бангора, — жёлчно усмехнулся Лэйд, — К слову, едва ли самая несчастная его жертва. Уверяю, многим пришлось куда хуже. По крайней мере, вечный голод — не самая страшная из пыток, которую можно вообразить…

— Он…

— Здесь, в Олд-Доноване его прозвали Мистер Браун. Да, он пил кровь. Высасывал её у своих жертв, застигая их врасплох по ночам. Оставлял после себя сухие, как