Книга Агасфер. Старьевщик - Вячеслав Каликинский

– Да, но как тогда быть с явно ошибочным диагнозом, поставленным им государю в Беловежье совсем недавно? «Легкая простуда»! Обрадованный столь безобидным диагнозом, государь продолжил свои охотничьи забавы. А закончилось все тяжелым плевритом!

– Я вижу, что бердяевская «бредятина» произвела на вас сильное впечатление, Павел Павлович! Я не доктор, однако совершенно убежден: если бы тогда государь прекратил вставать чуть свет, лазить по болотам, сидеть в своих скрадках и уехал в Ливадию, на солнышко, – диагноз Захарьина оказался бы верен! Однако, уверяю вас, это все-таки хитрый бред и подтасовка фактов! Знаете, например, что проездом сюда через Москву я получил от него аналогичный документ – и одновременно мотивированный донос на самого Бердяева, на его казнокрадство? Обычный ход, знаете ли! Напакостит человечек, которому многое доверено – и ищет, чем прикрыть свой «срам». А тут уж куда лучше – «талмудистский» заговор против любимого монарха… Но я вижу, вы поглядываете то на часы, то на «Полярную звезду», на полных парах спешащую к причалу. Не смею более отрывать вас от службы, уважаемый Павел Павлович! Желаете – поговорим позднее. А я пока почтительнейше прошу сообщить государю о моем «неожиданном» визите и желании получить у него аудиенцию!

Из окон выделенных Зволянскому апартаментов в Большом Ливадийском дворце он наблюдал прибытие императора: государь тяжелой размашистой походкой поспешал поскорее увидеть привезенные ему рыбацкие снасти.

Укрывшемуся за шторами Зволянскому через мощный немецкий бинокль были хорошо видны сильно поношенные шаровары со вставленными клиньями, стоптанные, с заплатками сапоги – даже не офицерские, солдатские! Русская рубашка с вышитым воротником и темными пятнами пота на спине и под мышками.

Все понятно, царь в рыбацкой «повседневке». Однако Зволянский не раз слышал о том, что и во время приемов государь одевался немногим лучше. Не чересчур ли подчеркнутое русофильство?

Заслышав в коридоре чьи-то шаги, смех и голоса, Зволянский поспешно сунул бинокль под диванную подушечку и повернулся к окну спиной. Однако тревога была напрасной, к нему никто не постучал.

Опасаясь, что аудиенция может быть дана внезапно, директор решил не покидать отведенных ему апартаментов до решения своего вопроса. Время тем не менее шло, а никаких известий ни от начальника личной охраны, ни от церемониймейстера не поступало. К тому же Зволянский, лишь наскоро выпив утром в вагоне чаю с лимоном, изрядно проголодался. А о нем словно забыли.

До шести часов пополудни он еще надеялся, что император, соскучившийся по новостям из столицы, пригласит его пообедать. Увы, вот часы пробили половину седьмого, семь, половину восьмого – а коридор в его половине все так же пуст и безжизнен.

За время вращения в высоких сферах отношение Зволянского к императору ощутимо поменялось. Это отношение, разумеется, нигде и никогда не афишировалось, даже в узком домашнем кругу Зволянский не позволял себе хоть в малости осудить иные спорные указы и решения императора. Хотя осуждать было за что…

Но было и другое. При нем из армейского быта стали исчезать мишура и ненужный блеск. Вместо бесчисленного множества помпезных военных парадов проводились большие боевые маневры, за которыми Александр III наблюдал лично. Бережливый даже в домашних расходах, царь на армии не экономил. Он без колебаний финансировал содержание и перевооружение армии. «У России есть единственный союзник – это его армия», – говаривал император.

Но почему же он упорно отвергал все предложения о создании военной контрразведки? Ответ был возможен только один: армия России, согласно его доктрине, нужна не для агрессии.

Выходит, интересоваться содержанием чужих сейфов, по мнению государя, было проявлением агрессии и наносило ущерб чести России?

Размышления директора прервало появление личного камердинера императрицы с запиской без подписи:«Вас примут в девять часов. Будьте готовы!»

К чему? Чтобы не заснул? Или не отправился на вечерний моцион к морю?

Следующим посетителем был Заварзин. Прежде всего поинтересовавшись, нельзя ли ему получить обратно бинокль, начальник личной охраны подтвердил упомянутую в записке аудиенцию. И попросил:

– Умоляю, ваше высокопревосходительство: не злоупотребляйте временем государя! Он и так работает до трех часов ночи, а рано утром намерен опробовать новые блесны. Это означает, что он велит разбудить его не позже 6 часов утра.

Зволянский пожал плечами: здесь все зависело отнюдь не от него. Но спорить не стал – тем более что Заварзин, глянув на часы, сделал широкий жест рукой в сторону Малого дворца.

– Прошу!

– Сейчас? Но еще без четверти девять! Удобно ли?

Заварзин только усмехнулся.

Вслед за ним Зволянский проследовал в Малый дворец. Перед рабочим кабинетом императора начальник личной охраны остановился. Постучал в дверь и исчез за ней.

Появился он буквально через минуту и распахнул дверь:

– Прошу! Его величество ожидает вас!

Перекрестившись, Зволянский сделал три шага вперед, щелкнул по-военному каблуками и наклонил голову:

– Желаю здравствовать, ваше величество!

Как раз в этот момент его величество тяжело сморкнулся в и без того окровавленный платок, звучно шмыгнул носом и только потом заговорил:

– Здравствовать желаешь? Ну-ну! Видишь, какое тут здравие: за пером наклонился – и кровь опять носом пошла… Но раз желаешь – тогда и ты здравствуй, Зволянский! Чего примчался? Что стряслось в Петербурге такое, чего нельзя было через фельдъегеря передать?

Говорил император хрипло, делая между фразами длинные паузы, все время рассматривая окровавленный платок, словно размышляя и прикидывая – сморкнуться еще раз или все-таки неудобно?

Письменный стол императора стоял боком к входной двери. Александр сидел, далеко отставив в сторону левую ногу. Только сейчас Зволянский обратил внимание на то, что ноги у Александра сильно распухли – так, что голенища сапог глубоко врезались в икры. Обратил он внимание и на изменившееся лицо государя – землисто-желтого цвета, отекшее. Одни глаза были прежними – строгими и добрыми одновременно.

– А меня, вишь, кефирами отпаивают! – продолжил монолог Александр, кивнув на круглый столик, на котором стояли два глиняных кувшина. – С разных ферм, говорят! Маша отпаивает, а министры «откармливают». – Государь показал рукой на письменный стол, заваленный кипами бумаг и пакетов.

Переведя неприязненный взгляд с бумаг на кувшины, Александр вдруг оживился:

– Зволянский, а ты кефира с царских ферм не желаешь ли?

– Благодарю, ваше величество! – попробовал отказаться Зволянский, не сразу сообразив, в чем тут дело.

– Маша! – рявкнул вдруг Александр командирским голосом. – Не по-русски получается: одни едят, а другие глядят! Господину директору полиции кефира, скажи, пусть принесут!