Книга Агасфер. Старьевщик - Вячеслав Каликинский

– Значит, о телеграмме государю не докладываем? – Зволянский протянул руку начальнику личной охраны в знак подтверждения уговора.

– Не докладываем, – Заварзин ответил на рукопожатие, и, извинившись, снова взялся за бинокль, хмыкнул: – Говорят, был, ваше превосходительство, анекдотичный случай с прибытием европейских посланников в Петербург во время рыбалки государя. Не знаю, правда ли – я в то время еще в одесском пехотном училище строевой шаг отрабатывал. Рассказывают: докладывают государю о прибытии посланников раз, в другой раз напоминают – ждут, дескать! А он отвечает: пока русский царь рыбачит, Европа может и подождать!

– Свидетелем того случая лично не был, но от серьезных людей тоже слышал: было дело! – усмехнулся директор. – А вы к чему это вспомнили, Павел Павлович?

Вместо ответа Заварзин передал собеседнику бинокль.

– Извольте посмотреть, Сергей Эрастович: к яхте подходит паровой катер. Тот самый, на котором мы с вами прибыли сюда. А на катере посланец к государю с известием, что прибыли, наконец-то, давно заказанные господину Фаберже по личным эскизам его величества специальные блесны. Хочу поглядеть – долго ли государь заставит ждать старшего приказчика ювелира? Или ответит как тогда, в Петербурге: блесны, мол, могут подождать?

– А вы ехидный человек, Павел Павлович! Учитывая страсть его величества к рыбной ловле, приказчику долго ждать не придется – если он не сам на катере блесны повез…

– Не положено. Катер записан за Гвардейским экипажем его величества, относится к военно-морским силам и посторонних на борт не берет-с… Не хотите прогуляться по саду, ваше превосходительство? Вы же здесь, кажется, впервые?

– Да как вам сказать, – замялся Зволянский, чьи прежние визиты в Ливадию были сугубо секретными.

Заварзин бросил на визитера быстрый взгляд и еле заметно улыбнулся.

– Основные работы в здешнем парке были проведены при прежних государях в основном в 60-е годы. Старший садовый мастер, если мне не изменяет память, Геккель с сыном, специально ездили по Европе и привезли несколько вагонов саженцев – главным образом субтропических растений. Были посажены секвойи, появились целые рощи магнолий из Голландии. Из Франции привезли несколько сотен сортов роз, хризантемы, азалии… Но я смотрю, вы не относитесь к числу любителей садоводства, Сергей Эрастович? Слушаете как-то без восторга, а?

– А вы-то когда успели таким знатоком стать, Павел Павлович? – У Зволянского заметно испортилось настроение – то ли от предстоящей встречи с монархом и неминуемых объяснений, то ли от назидательного тона начальника личной охраны и неуместности разговоров про розы и магнолии.

– Думаете, начальник личной охраны государя дурака валяет? – вздохнул Заварзин. – А вот и ошибаетесь! Монарха, как, впрочем, и обыкновенного человека, может убить не только бомба или револьверная пуля, но даже красивый цветок. Так что приходится и немножко ботаником быть, по роду службы. Знаете олеандр? Это очень красиво цветущее растение достаточно широко используется в ландшафтном дизайне, однако является крайне ядовитым. Пришлют государыне, скажем, в подарок редкий саженец – считай, что посадил в землю бомбу замедленного действия. Или аконит – ну, эта отрава не слишком красива, однако может попасть в царский сад вместе с пересаживаемым растением.

Заварзин остановился, поднес к глазам бинокль и, рассмеявшись, протянул его собеседнику:

– Смотрите-ка, на «Полярной звезде» разводят пары! Видно, государь давно поджидал те блесны от Фаберже. Так что не позднее чем через полчаса мне надо быть на причале, встречать его величество! А о серьезном-то мы с вами, ваше превосходительство, так и не поговорили.

– Как не поговорили? – усмехнулся Зволянский. – И о ботанике, и о местных садах успели!

– Я имею в виду бердяевский документ, Сергей Эрастович. Императрица наверняка спрашивала у вас, но мне-то тоже надо знать: насколько это все серьезно. Я имею в виду «талмудистский» заговор. Признаться, лично для меня профессор Захарьин – личность далеко не симпатичная. Ни внешне, ни из-за его дурного характера… Конечно, рекомендован государю он людьми, сознающими свою ответственность перед Россией. Да и я, как начальник личной охраны государя, наводил соответствующие справки. Но вы-то, полагаю, тоже «копали», Сергей Эрастович! И возможно, «глубже» прочих, исходя из сути вашей должности. А у Бердяева в документе и ссылки на древние документы, и «обоснованность» геноцида по отношению к неевреям… И потом…

Заварзин резко замолчал.

– Ну-ну, заканчивайте, – подбодрил его директор.

– Конечно, я закончу, но только в расчете на вашу скромность и порядочность, ваше превосходительство! Я знаю, вы не из сплетников. Да и нет у вас никаких резонов «топить» человека за неосторожное слово. Но все же – уговор?

– Уговор. Что бы вы ни сказали – я ничего не слышал!

– Так вот… Меня крайне смущают два обстоятельства, Сергей Эрастович. Все знают, что государь очень не любит евреев. И не скрывает этого! Его антисемитизм вызывает отнюдь не радостные чувства у многих тысяч евреев, населяющих Россию, тревожит всю Европу. Вспомните все законы, оскорбительно ограничивающие права евреев, принятые государем. Запрет приобретения недвижимости в черте оседлости, ограничение прав приема еврейских детей в высшие и средние учебные заведения… Все эти многочисленные выселения, переселения, кровавые погромы, наконец!

– А второе обстоятельство? – спокойно поинтересовался Зволянский.

– Несносный характер самого Захарьина! Помните, в Беловежском дворце, когда его вызвали к императору, он в приступе собственной болезни перебил своей палкой весь хрусталь и фарфор в приемно[59], где ожидал государя! Разве в принципе – я подчеркиваю, – в принципе! – такой человек не мог бы стать предметом ненависти этих самых талмудистов и сатрапов?

– В принципе, конечно, возможно все! – Зволянский раскурил сигару и пристально поглядел на собеседника. – Да, я знаю, что мать Захарьина – урожденная Гейман, еврейка. Отец – некий отставной ротмистр из захудалой династии Захарьиных. Да, у него скверный характер, он крайне невоздержан на язык – что является следствием хронического ишиаса. Но он один из лучших терапевтов-диагностов не только в России, но и во всей Европе! Именно поэтому он и стал придворным доктором нашего государя, Павел Павлович.