Книга Мистика русского православия - Роман Багдасаров

Символика поэмы о Салтане очень сложна. Тут и кельтские названия созвездий (царь Гвидон соответствует Caer-Gwydion, Млечному Пути, а с итальянского переводится как «проводник», «гид»), и евангельский подтекст (33 богатыря — 33 года земной жизни Спасителя), и знамения Апокалипсиса (Царевна-Лебедь с месяцем под косой и звездой на лбу явно напоминает «Жену, облеченную в солнце; под ногами её луна, а на главе её венец из двенадцати звёзд» (Отк. 12: 1). Грызущая кедровые орешки белка — это аллегория разума, питающегося зёрнами веры («чистым изумрудом»113) под Древом Жизни114. Ту же нагрузку белка выполняла и в древнерусском «Слове о полку Иго-реве», где «Боян вещий, если хотел кому песнь слагать, то носился мысию по древу» («мысь» переводится как «белка»).

Действие сказок протекает в воображаемом мире, отличающемся от астрономической модели космоса, но не менее гармоничном: «Земля недвижна; неба своды,/ Творец, поддержаны тобой,/ Да не падут на сушь и воды/ И не подавят нас собой./ Зажёг ты солнце во вселенной./ Да светит небу и земле…» Этот кусок напоминает вселенский храм-скинию из Христианской Топографии Козьмы Индикоплова. Океан же у Пушкина, как и в греческой мифологии, предстаёт первозданной, могущественной, всеобъемлющей стихией.

Правда, в двух поэмах море отсутствует: в лирической «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях», притче о пробуждении в человеке духовного начала (Царевна), и — в последней сказке поэта

_279

«О золотом петушке», основанной на новелле американца Вашингтона Ирвинга «Легенда об арабском звездочёте».

Горечь от несовершенства людской жизни усугубляет мрачная символика братоубийства, женская демоничность (Шамаханская царица) и гностическая аллегория Абраксаса, неотвратимого Рока, который изображался с петушиной головой (Золотой Петушок). Ряд мест, связанных с любовными переживаниями Дадона, перекликаются с библейской Песней песней. «Горе! смерть моя пришла!» — восклицает старик перед шатром неотразимой царицы (сравним: «ибо крепка, как смерть, любовь». Песн 8:6). Гибель Дадона — прямая иллюстрация к 7-му псалму: «Вот, нечестивый зачал неправду, был чреват злобою и родил себе ложь; упал в яму, которую приготовил: злоба его обратится на его голову, и злодейство его упадёт на его темя». Петушок, как известно, «встрепенулся» и клюнул Дадона «в темя».

Труднее всего определить происхождение «Сказки о рыбаке и рыбке», и прежде всего — прообраз центрального персонажа — Золотой Рыбки. Возможно, источником этой аллегории послужило сказание о Морском Коньке и Златой Рыбе из славянского «Физиолога». Жанр Физиолога раскрывал христианскую символику животных; его древнейшие списки — греческие, однако там этого сказания нет.

В то же время символика Золотой Рыбы была известна грекам по скифским сказаниям. В Коллекции классических древностей Государственных музеев Берлина хранится изготовленная греческими ювелирами по скифскому заказу золотая оковка для парадного щита в виде некой космической Рыбы (VI в. до н. э.). Хвост образован из двух бараньих «бюстов» и летящего сокола. На туловище два яруса изображений: на верхнем — львы терзают оленей, на нижнем — стая рыб, предводительствуемая божеством с рыбьим хвостом, в руке оно также держит рыбку, словно размахиваясь ею для броска.

Весь Физиолог построен по принципу сопряжения античной символики животных с библейской. Следовательно, в основу главы о Морском Коньке и Златой Рыбе легла скифская легенда, циркулировавшая среди славян Южной и Восточной Европы. Согласно Физиологу, Морской Конь спереди имеет вид коня, а сзади — рыбы. Он — предводитель морских существ. Каждый год он должен плыть на край земли,

Лбраксас, гностический символ Рока
Золотая скифская рыба VI в. до н. э. из клада, найденного польским крестьянином в Виташково (Vettersfelde) в 1882 г. Antikensammlung, Berlin

где обитает Златая Рыба, владеющая несметными сокровищами. Вслед за Коньком к «крайней земле» идут прочие рыбы и покланяются своей царице, облизывая её. На обратном пути рыбы мечут икру и производят потомство. Рыбаки не трогают тех, кто несёт в себе икринки, а тех, кто движется порожняком, отлавливают. Толкование притчи следующее: море — это весь мир, Морской Конёк — учитель или же пророк, рыбы — рабы Божии, Златая Рыба — вера христианская. «Облизывание» Рыбы означает, что пророк и остальные верующие получают от неё частицу Святого Духа, которая затем позволяет развить в себе духовные плоды («икру») и обогатить ими мир.

«Крайней землёй» считалось опоясывающее мировой океан кольцо суши, где на востоке располагался земной Рай. Рыбная ловля, снасти и улов относятся к первым дошедшим до нас символам христианства. Известно, что большинство апостолов были рыбаками, Иисус неоднократно творил чудеса именно с рыбой, а его полное имя по-гречески также переводилось как «рыба» (с. 212). Позднее с рыбаками, вылавливающими божественное озарение из «моря молитв», сравнивали подвижников и аскетов. Образ короля-рыбака, встретившего Парси-фаля, когда тот искал Святой Грааль, был хорошо известен у нас уже в конце XVIII века из артуровского цикла115. Предшественник Пушкина, писатель-сказочник Левшин любовно вывел его как царевича

282 _

Доброслава в «Приключениях Баламира». С другой стороны, Александр Сергеевич часто использовал аллегории сборника «Эмблемата» (несколько раз переизданного в России со времён Петра), а там постоянно варьировался сюжет с Купидоном, который разными способами (сетями, на удочку, стрелой) добывает любовный улов.

Если учесть, что Святой Дух может быть привлечён к молящемуся только искренней любовью, сказка Пушкина получает необычное толкование. Старик — это молитвенник, духовный делатель, к которому приплывает выстраданная награда — дар Святого Духа (Золотая Рыбка). Однако он абсолютно бескорыстен: чего-то просит у Рыбки старуха, воле которой супруг смиренно подчиняется. Если старик это Плоть (тело человека), подъемлющая тяжесть земных трудов, то старуха — Душа, распоряжающаяся Плотью и желающая. Среди книжников Древней Руси большой популярностью пользовался переведённый с греческого трактат «Диоптра», включавший диалог служанки-Плоти с госпожой-Душой. В ней Душа предстаёт самовластной и вздорной особой, постоянно требующей нечто от послушной ей Плоти. Как тут не вспомнить поговорку: проси, чего душа пожелает!