Книга Заложницы вождя - Анатолий Баюканский

На переходной площадке постоял немного, голова кружилась. Подержался за перильца. С высоты открывалась впечатляющая панорама. Внизу, будто игрушечные, плыли магнитные краны, сновали по пролетам автопогрузчики. Необычайно красиво выглядели сверху ковши с жидким кипящим чугуном, стоящие на платформах чугуновозов. Каждый ковш был как бы самостоятельным маленьким солнцем. На поверхности металла перекатывались ребрышки шлака, будто пена на молоке.

Вспомнился некстати Борису умирающий узбек, но почему-то ни горечи, ни сожаления в душе уже не осталось. Если хорошенько подумать, то какая это невидаль. Денно и нощно на комбинате и в бараках мрут люди от голода, от болезней, да и просто гибнут под прессами, у печей, от выхлопов металла. А кто ныне считает ссыльных, зеков, мобилизованных и расконвоированных, не говоря уж об эвакуированных, которые ежедневно «отдают концы» на оборонном комбинате? Особенно много людей гибнет по весне. Замедленные их движения не совпадают с ускоряющимся постоянно ритмом отработанной технологии. Достается «бабаям». Наивные люди, воспитанные на заповедях Корана, они поначалу просто не могли поверить в воровство, потом опомнились, принялись зашивать деньги в ватные халаты. Просыпаясь поутру, долго молились Аллаху, прося всемогущего объяснить, куда подевались их сбережения.

Видел Борис и такие грустные картины, когда один из узбеков умирал, земляки бросали работу, какой бы срочной она ни была, собирались у остывающего тела и долго молились, не обращая внимания на пинки и ругань вохровцев.

Вдруг что-то сильно подтолкнуло Бориса, отвлекло от печальных вселенских мыслей. Он перегнулся через перила и не поверил собственным глазам: по узкому проходу, в сторону аварийной лестницы бежала девушка, удивительно похожая на Эльзу. На бегу она странно размахивала руками, на изгибе железной галереи скинула фуфайку, осталась в знакомом ему сером, заношенном платьице.

«Эльза!» — враз пересохшими губами прошептал Борис. — Наверное, она ищет меня? Ей, плохо! Конечно, она от кого-то убегает, — заметались мысли Бориса. Сверху фигурка девушки казалась девчоночьей, крошечной. Мгновенно позабыв о своей страшной задумке, о головокружении, плохо соображая, Борис стал стремительно, насколько хватало сил, скатываться по ступенькам, до блеска отполированными тяжелыми ботинками газоспасателей, спотыкался, падал, ударялся коленями о железные ступени, не чувствуя боли. Он задыхался от слез и бессилия. На крохотном железном «пятачке» приостановился, чтобы перевести дух, глянул вниз еще раз и понял, почему бежала Эльза — ее, оказывается, преследовали два человека в форме ВОХРа, третьим был военный. Борис сразу признал в нем низкорослого, который обычно сопровождал колонну немецких ссыльных. И фамилию его вспомнил: «Кушак».

Вытолкнув из легких горячий воздух, Борис вновь устремился вниз, обдирая ладони о стальные перильца. Старался не упускать из вида Эльзу и ее преследователей. Конечно, охранникам не догнать легконогую девчонку, подгоняемую отчаянием, но… Эльза, бедная девочка, она не знала, что впереди был тупик. Правда, если вовремя свернуть влево, толкнуть узкую, обитую железными полосами дверь, то можно было попасть на главную аварийную лестницу, по ней спускаются прямо на литейный двор. Там — спасение! Там свои ребята, они не дадут девчонку в обиду. Борис готов был спрыгнуть с высоты прямо в лабиринт стальных трапов.

— Эль-за! — что было силы крикнул Борис, катаясь по перилам. — Ты слышишь меня, Эльза? Это я — Борис! Влево, влево держись! Там лестница! — горестное отчаяние охватило парня. Эльза не могла его услышать. А преследователи приближались к ней. Схватив на ходу обломок стальной пики для пробивания летки, Борис взмахнул ею в воздухе, намереваясь кинуть в преследователей. И вдруг Эльза оглянулась, будто почувствовала, что он где-то рядом.

Борис выскочил из бокового отвода лестницы в тот самый момент, когда девушка добежала до тупика и в смятении остановилась. Перед ней была глухая стена. Эльза еще раз обернулась, что-то крикнула вохровцам, закрыла лицо руками, загораживаясь от жара, что желтой стеной вставал от стоящего внизу ковша с жидким металлом, привезенного на разливку в изложницы. И вдруг легко перегнулась через стальные перильца, взмахнула чем-то призрачно-белым и пропала из глаз.

— Господи! Боже милостивый! — ахнул Борис, не смея думать о том, что произошло. Представил себе Эльзу, лежащую с переломанными ногами, но когда перегнулся через перильца, зажмурился, и ужас охватил парня. Он все понял. Опустился на горячие ступени, обхватил голову руками. Слезы у блокадников были давным-давно выплаканы, а тут… горючие, прожигающие кожу слезы потекли по щекам. Собрав последние силы, тяжело опираясь на пику, как ходят старики, помогая себе клюкой, он побрел, пошатываясь, как пьяный, к тому месту, возле которого сгрудились не на шутку перепуганные вохровцы. Они нехотя расступились, пропуская Бориса. Он, не обращая внимания на сильный жар, глянул вниз: на удивительно ровной поверхности жидкого металла еле заметно перекатывались черные ребрышки шлака. Тысячеградусная плазма бесследно растворила то, что всего несколько мгновений назад было человеком — волновалось, отчаивалось, страдало и любило.

— Товарищи из вооруженной охраны, — злорадно и даже радостно закричал капитан Кушак, — разве забыли последнюю ориентировку? Глядите, это же — «седой»! Тот самый. Явился — не запылился. Хватайте его! — Будто бы и не было на его глазах ужасной смерти.

Борису даже тяжко было обернуться, он вяло поднял левую руку, будто пытаясь защититься и…, получив удар по голове, стал проваливаться в вязкую пустоту…

«ВРАГ НАРОДА»

Пришел в себя Борис Банатурский на четвертые сутки. С невероятным трудом повернул голову, прищурив глаз, огляделся. Окна с белыми занавесями, на беленом потолке приютился солнечный зайчик. Все вокруг было белым- бело: стены, простыни, тумбочка и даже стол. И всюду солнце. Оно вдруг стало о чем-то страшном напоминать Борису, и он застонал. Напряг память, чувствуя, как застучала в висках кровь, и заставил себя ни о чем больше не думать. За последние два года он пролежал в госпиталях, больницах и в медпунктах более восьми месяцев, умирал и вновь оживал, невольно научился управлять своим состоянием. И сейчас, отрешась от воспоминаний, заставил размышлять о всяких пустяках. Не занял ли кто-нибудь его койку в бараке ремесленного училища? Не разбилась ли его фарфоровая кружка, оставленная на тумбочке в общежитии? Однако мысли вновь и вновь требовательно возвращались к тому, что случилось в последние дни. Итак, он, к сожалению, снова выжил, но что это за жизнь на больничной койке, это больше походит на существование. А Эльза? Она, как ни трудно поверить, умерла, погибла в муках. Не нужно, нельзя об этом думать. Боль вновь пронзила тело, да так, что заныли зубы. Борис невольно застонал, ибо знал: Стон облегчает на время боль. Но его услышали. В комнате появилась суровая женщина в безукоризненно чистом халате, однако вместо привычного участия сестры милосердия он вдруг услышал откровенно злой вопрос-упрек:

— Очухался, наконец, вражина?

Борис закрыл глаза, боясь поверить услышанному. Не попал ли он за свои грехи в царствие самого Люцифера? Слишком нереальным получился переход от появления зловредной медсестры до первой ее фразы. Даже, бывало, в блокадном Ленинграде едва живые медицинские сестрички так к больным никогда не обращались.