Книга Фазовый переход. Том 2. «Миттельшпиль» - Василий Звягинцев

Неужели на него так влияет присутствие «хозяев»? Или он сам по себе умеет включать и отключать те или иные функции и свойства своего организма и личности? Требуется быть главой мощнейшей тайной организации – пожалуйста. Нужно поработать надзирателем и одновременно дворецким при высокопоставленном пленнике – тоже никаких вопросов. Интересно! Прямо не человек, а робот какой-то.

Кстати, а люди ли в таком случае и эти любезные господа?

Сарториус подумал так и сам испугался своей мысли. Ещё услышат!

Нет, не его это дело. Он, как Боулнойз, тоже превратится в функцию, и ничего больше. А дальше видно будет.

– Кстати, господин Сарториус, – вдруг подал голос так всё время и просматривавший свою книгу господин, словно бы вообще не обращавший внимания на присутствие в библиотеке других людей. Листал страницы, делая на широких полях пометки оправленным в серебро старомодным, девятнадцатого ещё века карандашиком, курил, пуская дым в жерло холодного камина, отхлёбывал нечто явно алкогольное из высокого стакана. – Я вам так и не представлен, мои друзья слишком увлеклись конкретными делами, чтобы подумать о такой мелочи. Так вот – Удолин, Константин Васильевич, экстраординарный профессор Московского и Петербургского университетов, не нынешних, разумеется, а ИМПЕРАТОРСКИХ! Также – почётный член многих иностранных академий…

– Мм-м… Очень приятно, господин Удолин. Императорских – это каких? Из второй реальности?

– Отнюдь. Самых настоящих, основанных соответственно императрицей Елизаветой Петровной в 1755-м и императором Петром Алексеевичем в 1724-м… С каковых пор и имею честь, а равно и удовольствие…

У Сарториуса голова окончательно пошла кругом, но он ни на секунду не усомнился в том, что профессор говорит правду. Поверил сразу и безусловно. И это наполнило его очередной порцией оптимизма. Вот же человек, живёт уже триста лет, а выглядит на пятьдесят с небольшим, и голос молодой, приятный и убедительтный, студентам, наверное, нравится его слушать. С тысяча семьсот какого-то там года…

– Да, да, я понял, очень приятно, – закивал головой, как китайский болванчик, Сарториус. – Ну, а как зовут меня, вы, естественно, знаете…

– Ещё бы, – снисходительно усмехнулся Удолин. – Мог бы рассказать о ваших посмертных путях, что вас ждали, если бы мои товарищи вовремя не вмешались. Но, я думаю, у нас ещё будет повод… Нет, нет, не сегодня и не завтра, – замахал он рукой, увидев, что собеседник снова покрывается меловой белизной с прозеленью. – Ещё очень не скоро, а точнее не скажу, а то всё равно ведь начнёте дни считать… Давайте о другом. Вы что-нибудь слышали о такой организации – «Дети американской революции»?[139]

Лицо Сарториуса искривила мгновенная, тут же спрятанная гримаса.

– Что такое? Вам неприятно об этом говорить. Но всё-таки придётся. – Удолин широким жестом указал на ближайшее к себе кресло. – Вы садитесь, садитесь. И это, Александр, – обратился он уже к Шульгину, – пусть наш «дворецкий» озаботится обедом. Вы когда ещё о завтраке говорили…

– Сделаем, Константин Васильевич. По большому протоколу? – кивнул и чуть прищёлкнул каблуками Сашка. Пусть гость ещё раз задумается, кто же здесь есть кто?

– Коньяк будете? – спросил Удолин Сарториуса. – Нет? Напрасно. Чрезвычайно способствует укреплению жизненных сил и долголетию, посмотрите хоть на меня. Это я, кстати, завёл в кругах тогдашней научной интеллигенции моду на хорошие коньяки. А то, словно кучеры, водку хлестали, причём плохую… Так вот, о «Детях». Эта организация мне с самого начала очень не нравилась, когда они там появились, в семьсот девяностом, кажется? Неприятные люди, фанатики, кальвинисты, жестоки и жадны до невозможности. Куда до них пресловутым «сионским мудрецам» и поклонникам богини Кали…[140]

Удолин внимательно посмотрел в глаза Сарториуса.

– Вижу, они вам тоже не нравятся. А как же так получилось, что эти ортодоксы оказались вне сферы вашего влияния? Неужели так трудно было справиться? Или – что?

Профессор подался вперёд, наклоняясь к собеседнику, и стал вдруг очень похож на Ленина с одной из многочисленных, посвящённых вождю знаменитых картин художника (не поэта) Бродского[141].

– Вы же сами должны всё знать, – ответил Сарториус, отстраняясь.

– Мы-то знаем, а вот почему вы в наших беседах мягко обошли эту тему? – поинтересовался Новиков. – Вроде договорились о полной откровенности в обмен на…

Сарториус печально вздохнул:

– Видите ли, эта тема как бы и не имеет отношения к нашим делам…

– Не вам судить, – голос Андрея стал ощутимо жёстче. – По какой причине вы не можете контролировать этих «деток» и какую часть реальной американской политики контролируют они?

Отвечать Сарториусу сильно не хотелось, но деваться было некуда:

– Больше ста лет назад моими предшественниками было заключено соглашение о разделе сфер влияния. «Дети» оставили за собой полное право решать, что есть «истинный американизм», и принимать любые меры к его сохранению. Нам предоставлена полная экономическая и политическая свобода в раз и навсегда установленных рамках. Вот вам пример – в обмен на полученные за военные поставки во время Второй мировой войны миллиарды и «невнимание» соответствующих структур к торговым операциям с Германией нам пришлось согласиться на вице-президента Трумэна[142]. И так далее…