Книга На край света - Владимир Кедров

— Где же они китов ловят, громом их разрази?! — удивился Сидорка.

— Ительмены сказывают, — тихо проговорила Кивиль, — они ловят их в подземном море.

— Ладно, — вмешался Дежнев, — пусть их себе ловят. А ты, доченька, про Федю сказывай.

— Федя был светел, как месяц, — снова оживилась Кивиль. — Куяк и железная шапка его блестели. К нам подошли ительмены. Я испугалась. Страшные. Щеки, губы толстые. От них пахло рыбой, как от гагар. Они подняли копья. Вдруг гром загремел под землей. Земля закачалась, словно коч.

Артемий Солдат переспросил:

— Что закачалось?

— Земля, — тихо ответила Кивиль.

— А ты… не врешь?

Поглощенная воспоминаниями, Кивиль не слыхала вопроса. Закрыв глаза, она закинула голову. Величественная и грозная картина извержения Ключевской сопки ярко осветилась в ее сознании[133].

— Река вышла из берегов и снова ушла. Шапка Шаман-горы загорелась. Огонь реками потек вниз. Ительмены выронили копья и пали перед Федей. Они назвали его Тыжил-Кухту. Меня назвали Сидуку[134]. Федя сведал после: Тыжил-Кухту — их бог.

— Вот бы тебе, Артюшка, богом сделаться хоть у наших анаулов! Небось, не оплошал бы, — засмеялся Павел Кокоулин, хлопнув по спине Артемия Солдата.

— Слушай, рыбий глаз! — свирепо прикрикнул Сидорка.

— За бога, стало быть, Федю сочли, — улыбнулся Дежнев.

— В лесу, когда Федя убил Улуу-Тойона и победил Курсуя, — сказала Кивиль, — я тоже думала, что он — сам Юрюнг-Айыы-Тойон. Федя тогда смеялся надо мной… Ительмены целовали ему ноги, и мне — тоже. Они дали нам мясо, ягоды, меха.

— А гора? — спросил Василий Бугор.

— Она горела дни и ночи. По ней текли огненные реки. Она гремела и трещала. Огненные шары летели вверх. Вдруг из нее вылетела черная туча, закрывшая солнце. Когда тучу унесло, огонь погас и гора смолкла.

— Наверно, покойники сварили китов и принялись обедать, — не удержался от шутки Кокоулин.

Сидорка замахал руками, и тишина снова восстановилась.

— Федя захотел плыть к горе.

— Неужто пошел?

— Он взял с собой двоих ительменов: Голгоча — у него на голове была смешная копна чужих волос[135], и Тавача. Тавач никогда не чесал кос. Он смотрел на меня, выпучив глаза, как рак. Рот у него был до ушей.

— То-то красавцы!

— Мы плыли по реке Уйкоаль. Дошли до речки Никулы. Там Федя поставил избы. Речку Никулу прозвали Федотовщиной.

— Анкудинов не бунтовал? — спросил Дежнев.

— Этот дьявол только тем был человеком, что ел. Он прикинулся верным Феде. Но у него были верны лишь следы на снегу. Он обижал ительменов за Фединой спиной, и они гневались.

— Грабил, наверно, громом его разрази!

— А Федю ительмены любили, и Вятчанина, и Шабакова, и Месина. Весной Федя велел чинить коч. Он захотел обойти Камчатку.

— Вишь ты, неугомонный!

— Анкудинова-то взял он с собой? — снова спросил Дежнев.

— Не взял, — ответила Кивиль. — Он оставил с ним Олимпиева, Назарова, Федорова.

— Не дюже добро сделал, — неодобрительно заметил Дежнев.

— Мы поплыли по реке в море. Было так хорошо! Ительмены везде нас встречали. Они давали нам мясо и рыбу. Мы плыли по морю.

Путаясь и останавливаясь, чтобы собраться с мыслями, Кивиль рассказала Дежневу о плавании Попова вокруг Камчатки.

Коч подстерегали рифы и потайники, зеленые подводные камни, но Попов шел вперед, отходя в опасных местах дальше в море. Высаживаясь на скалистые берега, путешественники видели черных медведей, лакомившихся ягодами.

Попову посчастливилось удачно пройти пролив между Курильской Лопаткой, южной оконечностью Камчатки, и гористым островом Шумшу. Едва коч обошел Лопатку, как «вздохнул Батюшко» — начался прилив. Вода с огромной скоростью хлынула через пролив из Тихого океана в Охотское море, образуя гибельные сувои — водовороты, способные потопить и большее судно, чем коч Попова.

Охотским морем (Кивиль называла его Пенжинским) Попов пошел к северу вдоль западного побережья Камчатки. Найдя судоходную реку Тигиль, Попов вошел в нее и поднялся до устья ее притока Ешхлина. Там, недалеко от корякских поселений, он пристал к берегу.

— Мы вышли на землю, — рассказывала Кивиль. — Я с Федей шла по лесу. Шумел сердитый лес, красный и желтый. А я смеялась. Я палкой разрывала паутину и сшибала сучки. Закапал дождь. Но мы не спешили назад. Федя снял шапку и подставил дождю лицо. Он вдыхал душистый воздух. Нам люба была его свежесть. Мне было так хорошо! Я не знала, что горе близко…

Кивиль замолкла, низко опустив голову.

— Что же приключилось дальше? — осторожно спросил Дежнев.

— За лесом прогремела пищаль. Федя вздрогнул, побежал к кочу. Там кричали. Навстречу из кустов — Голгоч, носивший чужие волосы. «Сипанг! Беда!» — закричал он. Голгоч поведал: через гору пришли ительмены. Они сказали корякам: «Федя не Тыжил-Кухту. Чужеземцы — не боги. Они смертны. На Федотовщине злой чужеземец Анкудинов убил другого чужеземца».

— Кого?

— Покрученика Олимпиева.

— Пошто он убил-то?

— Олимпиев не дозволял обижать ительменов. Так велел ему Федя.

— Дальше! — вскричал Дежнев.

— Ительмены напали на Анкудинова и его людей. Многих убили! Назаров и Федоров ушли по реке на карбасе. Неведомо куда. Анкудинова спрятала его жена Ку-пени. Камчадалка. Ночью они взяли бат[136]у отца Купени. Тоже ушли рекою. Ительмены сказали корякам: «Убейте чужеземцев!» Коряки напали на наш коч. Убили покручеников. За что? Такие хорошие ребята! Митя Вятчанин, Тимоша Месин, Шабаков, Александров. Старого Удиму убили…

— Вина на воре Анкудинове, — мрачно сказал Степан Сидоров.

— Великие беды приняли мы от разбойников, — сокрушенно проговорил Фомка.

— Рыбий глаз! Зачем у Большого Каменного Носа я выловил из воды гадюку Анкудинова! — вскричал Сидорка.

— Досказывай, доченька, — попросил Дежнев.

— «Я тебя полюбил. Ты хороший, — сказал Голгоч Феде. — Я пришел сказать: беги! Вот дорога к жилищу злого духа. Он спрячет тебя в белой юрте. Ительмены туда не ходят. Боятся. Ты ж был Тыжил-Кухту, хоть теперь ты и не он, тебе не страшно. Беги!» Голгоч скрылся. Погоня была близко. Мы слышали топот и крики. Федя схватил меня за руку. Мы побежали. Ветки хлестали наши лица, колючки царапали нас! Мы падали. Зато листья скрывали нас… Мы спустились в овраг, где шумело. Там вошли в белый туман. Ничего не видно! Зыбкая земля дрожала под ногами. Мы тихо шли, взявшись за руки. Чем дальше, шум громче. Я дрожала от страха. Я думала, выскочит злой дух! Мы дошли до большой ямы. В ней кипела вода, как на огне. Шум был из ямы. Такой шум! Я не слышала Федю, хоть он кричал мне на ухо. От воды шел пар. Пахло тухлыми яйцами.