Книга На край света - Владимир Кедров

Байкал поднял пищаль.

— Положь пищаль, — строго приказал Дежнев. — Зря зверя бить не дозволяю.

Григорий Байкал еще более удивился.

— Не понял, рыбий глаз? — напустился на него Сидорка. — В воде моржа убьешь, — он тут же потонет. И зверя убил, и пользы нет!

— Слушайте, что скажу, — обратился Дежнев к ватажникам Селиверстова. — У нас такой закон: самок не бить; бьем на берегу старых самцов с добрыми клыками. Вы, трое новичков, будьте со мной рядом. Делайте, что скажу…

— Глянь-ко, приказный! — вдруг перебил Дежнева Степан Сидоров. — Корякская байдара!

— На нашей корге!

— Надо их отвадить. Не то все стадо переведут, — сказал Василий Бугор.

— Неужто им много надо? — спросил Савва Тюменец.

— Много им не надо, а зверя зря губят, — резонно заметил Бугор. — Копья у них плохие. Ранят зверя, а он в воду уходит и тонет. Чтобы от двух моржей сала добыть, они двадцать губят.

Коч пристал к берегу. Вооруженные пищалями и рогатинами охотники вышли на не занятую моржами часть берега. В полуверсте виднелись две вытащенные на берег байдары и группа коряков, разделывавшая туши. Приближение русских, видимо, их не испугало.

— Дозволь, приказный, пугнуть этих приятелей, — обратился к Дежневу Артемий Солдат.

— Пугнуть — пугните. Но стрелять дозволяю лишь в воздух, — ответил Дежнев.

13. Судьба Попова

С громкими криками охотники побежали к корякам мимо обеспокоенных моржей. Потревоженные звери с ревом ковыляли к морю. Раздались выстрелы.

Среди коряков началось смятение. Они бросились к байдарам и потащили их на воду. Несколько стрел полетело в сторону русских.

С удивлением Дежнев увидел одетую в меха фигуру, внезапно отделившуюся от группы коряков и побежавшую к русским. Как будто это была женщина.

— Назад! — грозно крикнул ей один из коряков.

Он стоял в воде, укладывая в байдару бурдюки с моржовым салом.

Двое коряков кинулись за беглянкой.

С пищалью в руках, Сидорка огромными скачками несся навстречу женщине. За ним спешили Дежнев, Фомка, Артемий Солдат, Байкал. Сидорка выстрелил на бегу в воздух. Коряки повернули к байдаре.

Женщина, протянув руки, устремилась к русским. Слезы катились по ее лицу. Добежав, она бросилась на грудь к Дежневу.

— Деж-нев! Сем-ен!

— Кто ты, сердешная? — ласково спросил Дежнев женщину. — Скажись, как тебя звать-величать?

Женщина зарыдала.

— Семен, Семен, — едва выговаривала она, — это же я…

— Да кто ты? Откуда ты меня знаешь? — спрашивал все более недоумевавший Дежнев.

Приподняв за подбородок заплаканное лицо женщины, Дежнев побледнел:

— Кивиль!

— Наша Кивиль! — воскликнул Фомка, выронив пищаль.

— Рыбий глаз! Как же я ее не узнал! — хлопнул себя по лбу Сидорка.

Не узнал! Трудно было узнать розовощекую, веселую, цветущую Кивиль в этой поблекшей неряшливой женщине в грязном корякском платье. Охотники собрались вокруг Кивили, оставив заботу об уходивших байдарах и ревевших моржах.

Кивиль долго не могла успокоиться и только всхлипывала. Слезы катились по ее щекам. Мало-помалу она затихла.

— Добро, — сказал Дежнев, погладив ее по голове, — расскажи нам теперь, доченька, о Феде. Где он? Жив ли?

Слезы снова брызнули из глаз Кивили.

— Нет Феди, — проговорила она наконец, — умер он.

— Умер? А его люди?

— Погибли.

— Пойдем-ко, доченька, к нам на коч. Отдохнешь. А там ты все нам расскажешь, — Дежнев обнял дрожавшую Кивиль за плечи.

Вокруг потемнело. Облака летели низко, и моросил дождь. Корякские байдары скрылись за его завесой. Ватага молча следовала за Дежневым.

Кивиль напоили кипятком с медом, привезенным издалека торговыми людьми.

— Ну, Кивиль, поведай нам, что было с тобой, с Федей, со всеми его товарищами, — попросил Дежнев.

Кивиль растерянно обвела взглядом окруживших ее охотников.

— Как начать? Все спуталось…

— Не спеши. Что за чем приключилось, тем порядком и сказывай.

— Голова такая стала смешная… все кружится…

Жалкая улыбка появилась на лице женщины.

— Помнишь, была буря, — подсказал Дежнев.

— Буря!

— Разбойные волны крушили наши кочи. Ты с Федей плыла на «Медведе».

— Тогда Федя был со мной, — в раздумье начала Кивиль. — Куда ты пропал, Семен? Морской Тойон гневался. Он раскачал море. Оно стеной вставало сзади, спереди. Я боялась, что Тойон унесет Федю. Все кружилось. Мы падали туда-сюда. Ночь! Молния!

Кивиль вскочила, закрыв лицо руками. Ужас пережитой бури вновь охватил ее.

— Черная вода вокруг!

Дежнев снова усадил Кивиль на нашесть коча.

— Забудь ее, бурю. Пошумела и стихла… А вы все шли?

— Много дней и ночей. Федя хотел увидеть землю. А я не думала о земле. Морской Тойон смиловался. Федя был со мной. Я смотрела на него. Ведь с больного места не сходит рука, а с любимого — глаз. Я была счастлива.

Казаки и промышленные люди слушали Кивиль с серьезными лицами.

— Утренняя заря осветила землю. Горы стояли, как зубцы на гребне. Одна гора, что была выше облаков, курилась[130].

— Курилась?

— Так сказал Федя. Дым шел. Та гора заворожила Федю. Шаман-гора! Он не смотрел на меня, а все на гору. Он повел коч к той горе. Мы вошли в реку.

— Как река-то зовется, доченька? — спросил Дежнев.

— Уйкоаль[131]. Так зовут ее ительмены[132].

— Как же прозвание той землицы?

— Федя звал ее: Кам-чат-ка.

— Камчатка? — переспросил Василий Бугор, слушавший Кивиль с напряженным вниманием.

— Сказывай, милая, сказывай, — успокоительно приговаривал Дежнев.

— Я надела на Федю куяк и железную шапку. Мы сошли на берег. Гора, что выше облаков, была близко. Из нее шел дым и огонь.

— Что же на ней горело? Лес? — допытывался Василий Бугор.

— Там не было леса. Только — снег. Ительмены говорят: там покойники топят свои юрты. Они варят там китов.