Книга Муж, жена и сатана - Григорий Ряжский

— А кто такие, Ленусик? — оживился Мишаня, и тут же попытался выведать еще дополнительно, с явной заинтересованностью в голосе. — Что за родня такая? Может, есть там у них чего на продажу?

Ленка не ответила — дальше начиналось уже окончательно бессмысленное дело, Мишкин бомбардировщик заходил на второй круг, привычно отбомбившись на первом, и бомбовых кассет этих хватило бы еще на четыре Эфиопии.

На следующий день она сверилась на работе с музейным архивом и, выискав там нужные данные, хотя и без номера телефона, поехала на адрес к Михайловским, к предполагаемой родне того самого Михайловского, бахрушинского хранителя.

Леночка ошибалась, полагая, что в данном случае родня совсем уж отдаленная. Все вышло не согласно ее предположениям, а совсем наоборот. Дверь ей открыл благообразного вида старик, лет под девяносто. Еще стоя внизу, она представилась ему через переговорное устройство. Сказала, что из Бахрушинского музея, хранитель, отдел рукописей. По важному делу.

Предварительно, до того еще как ехать к Михайловским, вычитала все, что удалось найти про главного, того самого, первого хранителя музея, В.А. Михайловского, поставленного Академией наук на должность еще в 1913 году. Вот только инициалы не смогла расшифровать: везде, по всем без исключения документам шел он как «В.А.» и все.

— Удостоверенье имеется? — строго спросил дедушка и пристально посмотрел в суходрищевские глаза.

Ленке вдруг стало не по себе. Она резко оробела и протянула старику музейную книжицу, ожидая, что вот-вот ее отсюда выставят, документ задержат и сейчас же к какому-нибудь оперативному сотруднику, исследовать причины ее сатанинского интереса к неизвестным останкам. А еще сообразила, что наскоком тут ничего не выйдет, больно уж серьезным с самой первой минуты оказался прием.

Они прошли в столовую, обставленную в тяжеловесном стиле румынских шестидесятых, и сели за стол, друг против друга.

— Излагайте, прошу вас, — разрешил старик, произнеся это ни с достаточной вежливостью, ни с открытой неприязнью в голосе — скорей, просто по необходимости случая.

— Мы разыскиваем родственников господина Михайловского… — на мгновенье она запнулась, — вот только, к сожалению, не знаем его имени отчества… того, кто в вашей семье В.А… который был В.А., простите.

— Владимир Андреевич Михайловский мой отец, — довольно сухо произнес старик, — я же сын его, Андрей Владимирович. И с какой целью, позвольте узнать, вы меня разыскиваете, уважаемая? И «вы» это кто? Музей? Отдел рукописей? Архивариус?

— Мы пробуем отыскать информацию касательно некоторых важных единиц хранения.

— А при чем тут мой отец? — таким же не слишком приветливым голосом спросил Михайловский. — Моего отца большевики изгнали с места одновременно с приходом к власти. Луначарский бумагу подмахнул, и его в одночасье выставили за дверь. Бахрушина они к рукам прибрали, посулами своими заморочили, а папу просто вышвырнули на улицу. Надо сказать, дружили они с Алексеем Александровичем и хорошо дружили, папа рассказывал. Да только тот не принадлежал к дворянскому сословью, из купцов, больше мещанского разлива был по их большевистским мерилам. А мы дворяне испокон веков, наш род тянется от боярина Никиты Михайловского-Данилевского, участника Русско-польской войны 1654–1667 годов, первейшего соратника по военной службе князя Семена Андреевича Урусова, такого же, как и наш предок, боярина и воеводы Новгородского. Так что не у меня вам про утраченные экспонаты интересоваться следует, а у господ большевиков. У Зюганова справьтесь, у его людей — какое они культурным ценностям примененье нашли? И куда подевали, коли не содержатся они в гроссбухах ваших. А заодно и про Эрмитаж спросите и про многое еще другое, что эти мерзавцы у собственного народа похитили и на личные унитазы обменяли.

Он поднялся, намекая на окончание аудиенции. Лена тоже встала. Но все же успела озвучить просьбу, хотя и не надеялась на результат.

— Вы меня простите, Андрей Владимирович, но, быть может, все же остался у вас от папы какой-либо семейный архив? Дневники, возможно, вел он, записи какие-то имел. Нам бы это невероятно помогло. Вдруг, паче чаянья, отыщется то, что не можем мы столько лет отыскать.

— Если они и есть у меня, то это, как вы понимаете, личное, — не поддался Леночкиному уговору Андрей Владимирович, — и никакому постороннему ознакомлению не подлежит. — Он сделал рукой жест в направлении коридора. — На этом вынужден откланяться, милейшая… э-э… госпожа Суходрисчева. Жаль, что не сумел оказать помощь вашему музею. Но иначе никак нельзя, так уж заведено: личное не должно предназначаться для посторонних глаз.

Ленка ехала и ревела, держа руль левой рукой — правой утирала глаза салфеткой. Все было плохо. Лёвку они со Шварцманом, можно сказать, обокрали, голову взамен антикварного рыцаря всучили не ту. Чистое кидалово, если по-Мишкиному. К тому же подло обошлись с этой пожилой женщиной, добрейшей душой бессловесной Прасковьей, подставив ее под прямой удар. И, кроме того, Шварцман не желает делать законный возврат, подставляя этим уже саму ее, Ленку, которая, получается, должна теперь просто заткнуться и не возникать. Потому что, как бы она ни отбрехивалась и ни орала на него, призывая к совести, но на Карибы все ж хочется страшно, невозможно просто как. Господи, слова-то какие, если вслушаться — Аруба, Антигуа, Барбадос, Сент-Джеймс, Пуэрто-Рико!

В общем, под ложечкой, как ни старалась она вывернуться перед самой собой, жгло и черт знает как сосало. Лёвка тогда, единственный, кто не испугался, пришел и сказал, можешь на меня рассчитывать, Леночка, не дадим тебе пропасть, если Мишку закроют. А мы что? Кидняк ему устроили со Шварцманом? Гадость, гадость! И этот еще, святоша дворянского разлива, повышенно обидчивый. Для личного пользования у него, понимаешь, и никак по-другому. Мы, говорит, бояре да воеводы, поляков били, и вы тут своим свиным рылом в калашный ряд не суйтесь, плебс. Да если историю отечества нашего многострадального как следует встряхнуть и нормально просеять, еще неизвестно, кто для нее больше сделал: Михайловские эти с Урусовыми какими-то или Суходрищевы, сами по себе и без никого!

Внезапно зажегся красный, и Ленка, не успев вовремя среагировать на светофор, резко ударила по тормозам. Пронзительно заскрипели колодки, машину по инерции протащило еще на несколько метров вперед и, заехав на пешеходный переход, она остановилась как вкопанная. Однако сдавать назад Леночка Суходрищева не стала, вместо этого, не обращая внимания на недовольство пешеходов, выдернула из сумки телефон и стала быстро набирать домашний номер Лёвы Гуглицкого.

29

Дело близилось к вечеру, и как обычно в это время Аделина сидела в Сети. Верней сказать, непосредственного отношения к самой Сети каждодневная переписка ее с Николаем Васильевичем не имела. Буквы появлялись на экране, соответствуя заведенному порядку, по кратчайшему пути, от графической дощечки прямиком к изображению на мониторе. Лёвка носился где-то по торговым делам, пытаясь хотя бы отчасти компенсировать утрату железного человека, и она могла, не отвлекаясь на его сомнительные комментарии, спокойно пообщаться с классиком, вечера без которого все больше и больше становились, если не сказать невыносимыми, то, по крайней мере, едва терпимыми.