Книга Муж, жена и сатана - Григорий Ряжский

Вдруг зазвонил телефон. Аделина сняла трубу, успев бросить в потолок:

— Извините, Николай Васильевич, я отвечу.

— Ради бога простите, это, наверное, Ада? — спросил ее женский голос.

— Да, — ответила она, — это я. С кем я говорю?

— Это Лена Суходрищева, жена Миши Шварцмана. Мы с вами не знакомы, Ада, но думаю, вы о моем существовании знаете.

— Конечно, Леночка, — я в курсе, а что случилось? Лёву ищете? Есть какие-нибудь новости?

Голос замялся.

— Не знаю, как и сказать правильней… Ад, вы ведь Урусова в девичестве, не ошибаюсь?

— Урусова, не ошибаетесь, — удивилась Аделина, — а при чем здесь это, простите?

— Можно заеду, прямо сейчас? — вместо ответа спросила Лена. — Дело общее и довольно срочное.

— Жду вас, — коротко ответила Ада, — приезжайте, — и, поглядев на часы, обратилась к Гоголю: — Николай Васильевич, думаю, у нас с вами есть еще минут сорок. Вы уж не серчайте, неожиданный визит.

То, о чем рассказала ей Лена Суходрищева, пока они пили на кухне заваренный Прасковьей чай, заставило Аделину задуматься. С одной стороны, плохо верилось, что один лишь факт принадлежности ее к урусовскому роду убедит старика допустить их к семейному архиву Михайловских. С другой, — даже если это и произойдет, то снова не факт, что в записках старшего Михайловского обнаружится хотя бы случайный намек на судьбу искомой реликвии. Да и с какой стати Алексей Александрович Бахрушин, если на самом деле именно он являлся владельцем черепа, стал бы распространяться об этой семейной тайне уволенному сотруднику своего музея. Однако это не означало, что пробовать не стоит.

Они поехали к нему на другой день, вдвоем и без предупреждения. Тем более что номера телефона Лена так от старика и не получила.

— Слушаю, — раздался глуховатый старческий голос в домофоне.

— Это княгиня Аделина Юрьевна Урусова, — безмятежным голосом произнесла Адка, — я бы хотела поговорить с вами, князь, если это возможно.

Заранее она не готовилась. И слова эти, что вылетели из нее против любого плана, образовались сами по себе, в последнюю секунду. Однако именно они и явились пропуском в дом старика.

— Открываю, — проговорил голос после короткого замешательства, и замок произвел нужный щелчок.

— Снова вы? — пасмурно спросил он, увидев перед собой Суходрищеву, — все, что посчитал нужным, я уже вам сообщил, милейшая. — И перевел на Аду вопросительный взгляд.

— Аделина Урусова это я, князь, — пропустив мимо ушей первые слова Михайловского, представилась Гуглицкая. — Вы позволите нам войти?

Старик, видно, взвесил ситуацию и коротким кивком головы разрешил, отступив шаг назад.

— Мы надолго вас не задержим, Андрей Владимирович, — сразу перешла к делу Аделина. — Просто милейшая Елена сочла возможным попытаться преодолеть ваше недоверье к ней, испросив моего участья в деле, каковое и мне самой представляется бесспорно значимым. — По глазам хозяина квартиры Адка поняла, что витиеватый слог, каким она обратилась к старику, вкупе со спокойной деловитостью, которой она сама от себя не ожидала, пробили брешь в настороженном недоверии Михайловского. Только бы это не оказалось бесполезным! Хотя, если откровенно, Аделина Юрьевна чувствовала сейчас, что просто отрабатывает номер, последний, чтобы закрыть тему и поставить точку в деле спасения души классика. Раз нет черепа, то, значит, не судьба классику улететь на небеса; зато есть с кем проводить потрясающие вечера. Жаль, невозможно факультатив свой втащить, не поверят мальчики и девочки, скажут, крыша у училки окончательно поехала на почве усиленной слабости к литературе.

— Что ж, пройдите в залу, прошу… — ответствовал старик. Они прошли. — Итак… — спросил он, когда все уселись, и подслеповато обвел глазами присутствующих.

— Попрошу вас, князь. — Аделина вынула из сумки листы бумаги и разложила перед собой на столе.

— Что сие? — взяв в руку листок, осведомился Андрей Владимирович.

— Сие — генеалогическое древо семьи Урусовых, к каковой я имею прямое отношение. Вот, князь, извольте взглянуть сюда, — она положила перед Михайловским остальные листки, распечатанные утром на принтере, — история тянется от Семена Андреевича, с коим ваш предок состоял в теснейшей дружбе и чьим покровительством, как военачальника, пользовался неизменно. Далее — ниже смотрите, вот… к девятнадцатому веку важная веха — генерал-губернатор Урусов, Михаил Александрович, Нижний Новгород, затем… вот… и вот… вплоть до моего покойного родителя Юрия Евгеньевича, известного ученого-орнитолога.

— Допустим, — оторвав глаза от бумаг, произнес старик, — допустим, это и есть так, как вы изволите излагать. И что же это означает, княгиня?

Суходрищева сидела, ни произнося ни единого слова. Она даже на всякий случай отвела от стола глаза и сосредоточилась на рассматривании румынской стенки образца начала семидесятых. Коль скоро вчера ни фамилия ее, ни музейная корочка не произвели на дедушку впечатления, то сегодня — спасибо, что вообще не выгнал.

— Я прошу вас, князь, дать мне возможность ознакомиться с дневником вашего отца. — Слова эти Аделина произнесла, не отводя от него глаз. Более того, глядела в лицо старику прямо, с твердо обозначенной надеждой: так, как равный общался бы с равным, не предполагая отказа. — Поверьте, если бы дело, с каким мы к вам обращаемся, не было столь чрезвычайным, я никогда бы не осмелилась потревожить вас, Андрей Владимирович.

На ней был строгий черный костюм: идеально скроенный по фигуре жакет, несмелая юбка существенно ниже колен и белоснежный свитер-гольф с широким горлом — безупречный вариант для княгини, в силу крайней к тому необходимости сменившей эпоху и избравшей этот единственно для себя возможный вариант одеться и выглядеть, перекопав существующий рынок готового платья. И ноль косметики. Лёвка не уставал повторять ей, Адке, пока она окончательно не въехала и в чем-то не согласилась с ушлым мужем — к чертям собачьим эти безразмерные когти со жгуче-бордовым лаком, делающие пальцы короче, а не наоборот, ко всем хренам эти уродские синие тени под глазами и отвратно румянистые разводы по скулам, обезличивающие женское лицо, пропади все они пропадом накладные ресницы эти и махровые туши для одноразовых дурочек.

Пригодилась Лёвкино трынденье, по глазам стариковским догадалась, что заметил и оценил.

Михайловский помолчал и спросил неожиданно, обращая вопрос свой к Аделине. Суходрищева, судя по всему, в сложившейся ситуации рассматривалась лишь в качестве провожатого.

— А чем вы в жизни занимаетесь, позвольте полюбопытствовать?

— Я учительница, школьная. Русский язык и литература. Средние и старшие.

Старик пошевелил губами и рассеянно покачал головой: то ли соглашаясь с услышанным, то ли раздумывая, то ли одобрительно, то ли никак, то ли просто по слабости шеи — во всяком случае, не давая повода этим своим жестом понять что-либо окончательно.