Книга Заговор князей - Роберт Святополк-Мирский

— Ты! — сказал он. — Вперед, и помни — это передовая сотня и она не должна отступить ни шагу, пока с боков не ударит конница!

Филипп еще не успел осознать, что это для него означает, и его пока интересовало только одно:

— А как я узнаю эту сотню? — спросил он.

— Олешка Бирюков тебе покажет! Он десятник в той сотне — кивнул Оболенский на всадника и крикнул ему — Вот ваш новый сотник — Филипп Бартенев! У него щит великого магистра Ливонии, захваченный воеводой Образцом и пожалованный Филиппу за особые заслуги! Делайте, как он, и Господь дарует вам победу! Вперед!

Филипп взмахнул левой рукой с надетым на нее щитом, подхватил в правую булаву и на своем мощном коне, купленном еще в Боровске, ринулся вслед за гонцом.

Спустя несколько минут он оказался в самой гуще схватки.

Впервые в жизни Филиппу пришлось вступить в настоящий бой в толпе разъяренных окровавленных людей, среди которых трудно было отличить своих от врагов, и возможно, не произойди это столь неожиданно и внезапно, он бы растерялся, но сейчас было не до этого — воевода приказал найти свою сотню где-то там впереди и выстоять с ней до появления конницы, а Филиппу ни за что не хотелось подвести воеводу, поэтому он упорно двигался прямо перед собой, расчищая дорогу такими мощными ударами булавы, что противники валились как подкошенные то справа, то слева.

И так он ожесточенно пробивал себе дорогу вперед, до тех пор, пока не услышал рядом громкий хриплый крик верхового гонца, пробиравшегося следом буквально по трупам:

— Вот наш новый сотник! Ура Филиппу Бартеневу!

— Уррра! — Отозвалось вокруг, и Филипп понял, что добрался до своей сотни.

Теперь надо было выполнить приказ и не отступить.

Но не отступить — означало стоять на месте.

А стоять на месте Филипп не умел и не мог.

— Вперед! — крикнул он таким мощным голосом, что все кони вокруг присели. — За мной!

И, размахивая убийственной булавой, врезался в гущу неприятеля.

Что было дальше он точно не помнил, потому что впал в какое-то странное и страшное состояние, о котором потом думал со смешанным чувством стыда и затаенного страха перед чем-то темным и неведомым, что, как оказалось, постоянно сидит где-то в самом потаенном уголке его души, притаившись невидимо, да только и ждет такой вот минуты, чтобы внезапно броситься изнутри кровавым зверем, затуманить разум и притупить все чувства кроме одного — желания убивать, убивать и убивать…

Под ним пал конь, но он по-прежнему шел все вперед и вперед и наносил левой рукой удар щитом налево, и от такого удара падали сразу несколько человек, а правой рукой наносил тяжеленной булавой удар направо — и снова падали люди, и от грохота покореженного металла щитов, нагрудников и шлемов совсем не слышно было слабых и беспомощных криков умирающих в бою людей.

Филипп очнулся только тогда, когда увидел, что впереди уже никого нет.

Опустив щит и булаву, он огляделся вокруг.

Далеко слева и справа видны были бегущие в разные стороны ливонцы, бросающие по дороге оружие, московская конница добивала тех, кто еще пытался сопротивляться, а все поле было усеяно телами павших воинов.

Филипп присмотрелся, увидел, что большинство тел принадлежат ливонцам, и понял, что московское войско одержало победу, а значит, и он победил в первом настоящем бою в своей жизни.

… Пир победителей был шумен, весел, сладок и длился до самой ночи.

Филиппа наперебой поздравляли — он стал героем всего войска, и каждый хотел с ним «хотя бы по глотку», но он отказывался, так как чувствовал, что и так выпил больше чем за всю предыдущую жизнь, — в голове шумело, и ноги не слушались.

Он побрел в свой шатер и стал укладываться.

— Можно, Филипп Алексеевич, — заглянул десятник Олешка Бирюков.

— Заходи, — сонно сказал Филипп. — Чего тебе?

Широко улыбаясь, Олешка положил к ногам Филиппа довольно тяжелый мешок, в котором что-то брякнуло.

— Вот, — гордо сказал он. — Сегодня знатная добыча.

— Что это? — удивился Филипп.

— Как что? Твоя доля, — удивился Олешка. — Ну и воеводы, сам знаешь.

— Не знаю, — сказал Филипп, — я впервые это… Сотником… А что — так положено?

— Ясно дело! — ухмыльнулся Олешко. — Это ж военная добыча! А для чего ж воюем?

— Как, — не понял Филипп, — я думал это… Помочь…

— Ну да, конечно! А как же! Помочь оно надо, ясно дело! Но мы то с войны тоже должны что-то иметь, так ведь? Вон покойный Петров, царство ему небесное, первым делом в мешок заглядывал, да все приговаривал — мало, мол, собрали, сучьи дети, глядите у меня! И точно бывало — заныкивали то да се. Но с тобой, Филипп Алексеевич — Боже упаси — ни-ни! Тебя все у нас уважают — самое лучшее собрали — сам увидишь. Так-то. Ну, я пошел.

Он поклонился и вышел.

Филипп протрезвел.

Он осторожно открыл мешок и заглянул внутрь.

Там лежали вперемешку золотые и серебряные монеты, медальоны, броши, перстни, застежки и пуговицы, иконки, украшенные драгоценными камнями, золотые крестики и распятия, казалось, еще хранящие тепло шей, с которых были сорваны, хотя, конечно это только казалось, потому что некоторые из них были в крови, густой, засохшей и черной.

Филиппу стало не по себе.

Он быстро встал и вышел.

— Еще не спишь, герой? — весело хлопнул его по плечу сильно выпивший князь Оболенский. — ну ты был молодцом! Ты наверно, один сотню ливонцев нарубил — он расхохотался и, размахивая руками, стал показывать, как рубил ливонцев Филипп — Рррраз — щитом! Ррраз — булавой! Я доложу о тебе великому князю! Да-да, непременно! — Вдруг он стал серьезным. — Тебе принесли воинскую добычу?

— Да, — смутился Филипп, — но я…

— Сегодня я тебя жалую за твои героические заслуги своей долей — все твое! И даже не спорь — все твое! У тебя жена, дети есть?

Филипп машинально кивнул.

— Вот порадуешь! Ну, спи, отдыхай! О делах воинских поговорим завтра!

Он, пошатываясь, удалился.

Филипп вернулся в шатер и некоторое время смотрел на мешок. Потом он взял его положил в угол и лег.

Но сон почему-то не шел.

Особенно вспоминались распятия, крестики и иконки.

Филипп помолился, сжав в ладони образок, пересланный ему Настенькой, но сон все равно не шел.

Он встал, взял тяжелый большой щит великого магистра и накрыл им мешок.

Сразу стало легче.

Теперь мешка не видно было — только щит.

Но ведь воевода прав.

Настенька, конечно, очень обрадуется, если он вернется с войны богатым.