Книга Дворянин Великого князя - Роберт Святополк-Мирский

Новгород Великий, февраль, 1478.

Великий Новгород пал.

Пал без борьбы и сопротивления, доверчиво распахнув ворота перед князем московским Иваном Васильевичем, который лицемерно и коварно обманул новгородцев, заявив, что пришел к ним с миром. В то, что случилось, нельзя было поверить, такое могло привидеться лишь в ночном кошмаре, но страшный сон стал явью, и даже самые буйные крикуны, что всегда драли глотки на вече, притихли и в домах затаились, боясь казать нос на улицу, где валялись промерзшие, окостенелые трупы — в городе царил мор, что зимой бывает редко, но тем годом навалилась, и эта беда на несчастных новгородцев — морозы стояли лютые, на целый аршин[2]вглубь оледенела земля, да и боялись хоронить покойников: на всех углах жгли костры наезжие московские ратники, пили, пели, смеялись среди мертвецов, грабили потихоньку окрестные дома, останавливали всякого прохожего, требовали присяги на верность Москве, понуждали крест целовать великому князю Ивану — крест примерзал к губам — отрывали с кровавой кожей, кричали, юродствуя: «Вот истинная клятва!» — страшное время, жуткий час — неужто и вправду навсегда, на веки вечные, конец пришел батюшке Великому Новгороду — Господи, спаси и помилуй нас, грешных! Аминь…

Еще в январе, сразу после Рождества Господня, велели московиты очистить двор Ярославов, якобы для своего великого князя Ивана, хотя он туда так и не явился, — жил в стане военном под стенами города, всего лишь два раза въезжал в Новгород слушать обедню у Св. Софии и тут же, окруженный сильной охраной, спешил обратно, — говорили, мора боится, а может, были другие причины — кто знает? — да только вскоре за тем самое страшное и случилось: срубили московиты вечевой колокол новгородский в знак того, что отныне весь Новгород и земли его — неотъемлемая часть Великого Московского княжества, а потому не бывать больше обычаям старым да вольностям прежним, и даже пролетела молва, будто хотят тот колокол в Москву увезти.

Услыхав это, некие лихие люди новгородские стали собираться тайком по ночам и заговор затеяли: как бы это спасти да спрятать колокол — уедут, проклятые, снова повесим — не бывать в рабстве вольному городу! И вроде хорошо все задумали, и даже никто их не предал, что было удивительно, ибо много вокруг доброхотов[3]московских вертелось, да и среди самих новгородцев хватало думавших, что под Москвой им лучше жить станет; и не в том дело, что стража у колокола стояла — стражу-то пьяную они легко сняли, четверых на месте уложив, — да вот примерз громадный колокол и тяжел был неимоверно, а пока разогревали-оттаивали, только на сани грузить стали — г-эх, досада, не повезло! — сани подломились, в общем, не рассчитали, не управились заговорщики — набежали ратные люди московские, всех до единого похватали, да и казнили тут же, без долгого суда; прямо на Волхове-реке рубили их вместе с женами да детьми малыми и в проруби тела кидали, так что лед потом красный до самой весны стоял и торчали из него там и тут вмерзшие тела и отрубленные головы.

Однако сопротивление все еще таилось в душе новгородской, и оставалось несколько дворов, куда даже ратники великого князя входить не решались — не было им на то прямого указа, а сами робели, потому что вооруженные до зубов люди дворы эти охраняли днем и ночью, московитов боялись не очень грубили даже, и вели себя дерзко, а особенно отличались в этом слуги купеческого старосты Марка Панфильева, чей двор стал похож на добрую крепость, готовую к долгой Осаде.

К тому времени владыка новгородский архиепископ Феофил со всеми боярами, детьми боярскими и именитыми людьми уже подписал грамоту о том, что «… князь великий Иван Васильевич Всея Руси отчину свою Великий Новгород привел в свою волю и учинился на ней государем…», причем грамота тут же была отправлена в Москву и, казалось, дело благополучно завершилось, но Иван Васильевич, должно быть, так не считал, потому что за несколько дней до возвращения в столицу вдруг повелел: изъять и увезти все договоры, когда-либо заключенные новгородцами с литовскими князьями, главных сторонников Великого Литовского княжества (а, стало быть, московских противников) схватить и в Москву силой доставить, а все имение их отписать на себя, то бишь в великокняжескую казну; Имение, между прочим, было весьма немалое, учитывая, что речь шла о людях знатных и очень богатых, а длинный список из трехсот фамилий возглавляли известная защитница прав и вольностей новгородских боярыня Марфа Борецкая, внук ее Василий Федоров, староста купеческий Марк Панфильев, да еще пять самых состоятельных в городе лиц.

Как обычно, в таких важных случаях волю государя стал немедля приводить в исполнение Иван Юрьевич Патрикеев, князь, боярин, большой наместник, наивысший воевода московский и, к слову сказать, двоюродный брат великого князя Ивана Васильевича.