Книга Женщина во тьме - Ванесса Сэвидж

– Нет, пусть Джо узнает правду. Тогда он опять станет моим.

– Ты думаешь, Патрик скажет правду? Он будет врать, плести небылицы про наркоманку, которая его обижала, бросила без присмотра, отчего младенец чуть не умер.

– Нет, – Анна трясет головой. – Нет, нет и нет!

– Ты же знаешь Патрика, знаешь, на что он способен. Он хочет и проучить меня, и наказать Джо, который уходит из дому из-за отца. Только представь, что сейчас будет. Джо несколько раз резал себе вены. Как ты думаешь, что он сделает, если Патрик обрушит на него свою ядовитую ложь?

– Я убью его. Если хоть один волос упадет с головы моего сына – убью.

* * *

«В доме-убийце обнаружены еще два трупа. Неопознанные тела мужчины и женщины вывезены полицией».

Заголовок из газеты «Вестерн мейл», май 2016

Анна

Мне снится дом – не дом-убийца, а просто этот дом, только коридор во сне длиннее, и в конце есть еще одна дверь. В прежних снах я бежала по бесконечному коридору и думала, что никогда до нее не доберусь. Теперь точно знаю, что на этот раз дойду до конца. Но я не хочу. Потому что есть другая дверь. И она открыта.

Против воли заглядываю внутрь: комната в голубых тонах, она предназначена для мальчиков. Там стоит кроватка. Белая. И пустая.

Ты бросил меня в этом доме, когда он еще не был домом-убийцей. Оставил беременную со своими родителями, а сам уехал продолжать учебу в университете.

Я очень старалась и за всю беременность выпила не больше двух бокалов вина и выкурила не больше двух сигарет. Твои родители не обращали на меня никакого внимания, время тянулось так долго, так мучительно…

Когда настал срок, твои мать с отцом в больницу меня не отвезли. Рожать пришлось дома. Они никому не сообщили, что малыш появился на свет. И ты, когда вернулся, тоже сказал, что мы должны все сохранить в тайне.

Дом был темный и холодный. Даже там, где им неоткуда было взяться, гуляли сквозняки. Они высасывали из меня все соки, все силы. Я ходила по дому, включала свет и отопление, а твои родители следовали по пятам и все вырубали. Когда возвращалась с ребенком с прогулки, входная дверь вызывала во мне приступ страха, а в мрачном холле мучительно тянуло к спиртному. Как я хотела, чтобы кто-нибудь из старых друзей прикатил мне полную тележку какой-нибудь наркоты.

Плохо было не только мне, но и ребенку. Он все время плакал – и днем, и ночью. Твоих родителей это раздражало. Они закрывали нашу дверь, требовали тишины. Я очень старалась, чтобы они не злились, и все время баюкала плачущего малыша. Когда дом у них отобрали, из него постепенно вывезли весь скарб. В запертом доме мы с сыном остались совсем одни. Я так любила его, делала для нашего малыша все что могла. Я валилась от усталости. Когда удавалось уснуть, мучили кошмары. Я просыпалась от каждого звука, от неясного шепота, который мерещился мне в скрипах и шорохах старого дома. Ребенок заболел, он плакал, кричал… Я больше не могла этого выносить.

Настала моя очередь, и я тоже убежала. Вылезла через окно и спустилась по дереву. Думала, что скоро приду обратно… И – словно провалилась в какую-то черную дыру, потеряла счет времени.

Нет, прошли не недели, не месяцы, а день-два, но, когда я вернулась, оказалось, дом уже продан. Я испугалась. У меня был ключ, я влетела в твою бывшую комнату и увидела тебя. Стоишь у кроватки. Она была совсем маленькая – вроде корзинки на качалке. Я даже не помню, как она называлась, – такая была хреновая мать.

Ребенок не плакал, и я решила, что ничего плохого не случилось. Значит, не так долго меня не было, и жизнь скоро наладится. Ты приехал, заберешь нас, мы уедем из этого дома, я завяжу с наркотиками, и все будет хорошо.

Но ты… Нет, ты не злился. Я бы хотела, чтобы ты закричал, ударил меня – я заслужила. Но в твоем взгляде не было ни боли, ни горя. Стою в дверях, а ты – холодный и мрачный, как этот дом, – одной рукой качаешь кроватку. Люлька – так, что ли, она называется?

– Смотри, – сказал ты.

И я увидела, что кроватка пуста.

– Ты ушла и никому ничего не сказала. Родители сюда не приходили, ведь они не знали, что тебя нет. Ребенок заболел, а ты его бросила. – При этих словах твое лицо исказилось гневом. – Наш сын умер. Его убила ты. – От ужаса у меня внутри все оборвалось, не осталось ничего, кроме безумной, все выжигающей боли. – Тебе лучше уйти. А то я позвоню в полицию и расскажу, что ты натворила. Уходи.

Этот дом превратился в дом-убийцу еще до того, как Хупер убил здесь Эвансов. И виной тому была я.

Саре я сказала, что детей у меня нет. Но у меня есть сын. Я только думала, что его нет.

Я добежала до конца коридора. Не во сне, а наяву. Там есть дверь. Другая дверь, и она открыта. И кроватка. Пустая, потому что ребенок умер. Нежное тельце, пахнувшее детской присыпкой, шелковые темные волосики, пухлые ручки, беззубая улыбка, розовые десны… Нет, мой ребенок жив. Жив! Я не оставила его на погибель. Это Патрик украл моего малыша и отдал неизвестно кому.

Глава 39

Сара и Патрик, 1998 год

– Ты правда не против?

Он уже в пиджаке, одной рукой держится за ручку двери. Никакой это не вопрос, Патрик знает, что отказать ему я не могу. Конечно, его деловая встреча гораздо важнее моей учебы. И потом, если бы не подвела нянька, не бросила ребенка без предупреждения, Патрик никогда бы не попросил меня о помощи.

– Конечно. Пока ты не найдешь другую няню, которой сможешь доверять, я побуду с Джо. А учебу потом наверстаю.

Малыш спит у меня на руках, ему что-то снится, на розовых щечках подрагивают длинные черные ресницы.

Патрик наклоняется, целует меня, и от воспоминаний о прошлой ночи по телу пробегает сладкая дрожь.

– Спасибо, – шепчет он и уходит.

Джо спит еще целый час, а я все это время просто смотрю на ребенка. Разглядывала ли я раньше маленьких детей так близко? Может быть, только в детстве, когда видела соседских малышей. У Джо такие крохотные ноготки, пухлые растопыренные пальчики; ручки и ножки в складках, «перевязочках», и очень нежная кожа. Каждый раз, проходя мимо, не могу удержаться и беру его на руки, глажу по головке, целую в щечку.

Прошло два месяца, и Патрик сказал, что малыш меня уже узнает. И правда, увидев меня, он всегда радуется и так широко улыбается, что мое сердце тает от умиления. Он такой красивый, даже Патрик не такой красивый, как Джо. Интересно, как выглядела его мать? Я просила показать ее фотографию, но у Патрика ее нет. Жаль. Что он скажет сыну, когда тот вырастет и станет расспрашивать о матери?

Больше всего мне нравится кормить малыша. Я даю ему бутылочку, он сосет молоко и, не отрываясь, смотрит на меня своими черными глазками. Я не могу сдержать улыбки, и Джо улыбается в ответ, а из уголка губ вытекает молочная струйка.