Книга Почем фунт лиха - Людмила Милевская

О боже! Руки и ноги у меня болели так, словно я разгрузилане один вагон, грудь ныла, по лицу струился пот, а нервы… Жизнь казаласьневыносимо тяжким испытанием. Несколько раз хотелось наложить на себя руки. Язапаниковала. Не прошло и часа, как Нелли оставила нас наедине. Как же япродержусь неделю?

Такси по моей просьбе подъехало к подъезду почти вплотную.Будь моя воля, я потребовала бы доставить нас прямо на девятый этаж, так каксовершенно неизвестно, что придет Саньке в голову в следующую минуту. Всевулканы мира, а также бури, ураганы и торнадо казались мне воплощениемпредсказуемости и благодати на фоне этого ребенка.

Время в лифте пролетело незаметно. Санька непременно хотелпоиграть всеми кнопочками. При этом он так яростно прыгал, что мне сталострашно. С детства я жутко боюсь высоты, а сейчас лифт ходил ходуном. Казалось,вот-вот он сорвется и полетит вниз. Я схватила Саньку на руки и крепко прижалак себе. Это лишило его возможности маневрировать. Он мгновенно забился вистерике, стараясь укусить меня за ухо. Я всеми силами пыталась противостоятьего затеи.

За этим безобидным занятием и застала нас Старая дева,ожидавшая лифта на девятом этаже. Своими криками Санька пробудил в нейнездоровый интерес. По первому взгляду на нее я поняла, что сочувствие не намоей стороне.

— «Им за что любить тебя осталось? Размышлять ведь временитак мало!» Что вы делаете с ребенком? — строго спросила она, закатывая глаза. —Господи, куда смотрит общество защиты домашних животных. «Где твоя укромнаяобитель, где ты мысли бережешь, мыслитель, и в какие уголки на свете мчит тебявоображенья ветер, над тобой единый повелитель?»

Недолго думая, Санька плюнул ей прямо в лицо и показал язык,чем вызвал на себя всю стародевичью ярость.

— И песчинка здесь тебя осудит! — гневно завопила Стараядева. — Ведь она-то памятником будет… Я поспешила скрыться за своей дверью. —Ох, вот мы и дома, — сказала я, ставя ребенка на пол. — Дома и стены помогают.

— Веясипедик! — завопил Санька, одобрив размеры моейприхожей. — Где мой веясипедик?

— Зачем тебе велосипедик?

— Чтобы еддить.

У меня сразу же мелькнула мысль о неизбежном ремонтеквартиры. После обеда ремонт стал очевидностью. Потолок и стены оказались щедрополитыми манной кашей уже в начале трапезы, а к концу добавился смородиновыйкисель и повидло из булочки.

Чтобы стало понятней, поясню. За обедом для Саньки самымбезобидным развлечением было набрать полный рот каши и фонтаном выпустить ее наменя. А поскольку я не слишком спешила попадать под этот фонтан, под негопопадали потолок и стены. То же и со смородиновым киселем. Повидло из булочкипросто выдавливалось, словно из тюбика. Как выяснилось, вполне дальнобойноеоружие.

После этого Санька выскочил из-за стола и принялсязакручиваться в висящую на окне штору. Увлеченная уборкой посуды, я заметилаэто лишь тогда, когда штора вместе с карнизом сорвалась, причем карниз ударилменя по голове и спине.

Санька радостно захохотал, а я онемела от неожиданности иболи. Мне казалось, что это не безобидный смех ребенка, а страшный гоготвельзевула. Я с удивлением смотрела на Саньку и думала: «Неужели были времена,когда я любила это исчадие ада? Боже, как я заблуждалась».

Санька, сообразив, что больше ничего не упадет, потерял комне интерес. Он нацепил на себя сорванную штору, оседлал веник и с криком«игогааа!» понесся в прихожую. Оттуда мгновенно раздался грохот и звукбьющегося стекла.

«Телефонный столик вместе с телефоном и бабушкина ваза», —обреченно констатировала я, твердо зная, что больше там падать нечему.

Нелли что-то говорила о тихом часе после обеда. Я вышла вприхожую, посмотрела на бодро скачущего Саньку и поняла, что повергнуть его всон может только нечистая сила.

На место отчаяния пришло безразличие ко всему.

«Ну и черт с ним. Будь что будет, — подумала я. — Пустьразрушит здесь все. Это гораздо лучше, чем его вопли и плач».

Словно подслушав мои мысли, Санька переместился в гостиную.После массы разрушительных звуков там он ворвался в Красную комнату. По грохотуи жалобному бою я поняла, что пострадали старинные напольные часы.

Я забилась в спальню, заткнула ватой уши и попробовалачитать «Анну Каренину». Можете представить, как это получалось, когда я точнознала, что у меня за стенкой бьется старинный бабушкин сервиз. Воображениерисовало картины одна другой страшней. Перед глазами оживали сцены из нашествияЗолотой Орды. И тут я вспомнила о балконе.

«О боже! — похолодела я. — Этот дикарь сейчас сиганет сбалкона!»

Я как ужаленная вскочила с кровати и забегала по квартире,вспоминая пословицу: не так страшен черт, как его малюют. Теперь мне сталоясно, что наши прeдки имели в виду, потому что разрушений оказалось значительноменьше, чем рисовало мое воспаленное воображение. Зато была пугающая тишина иабсолютно отсутствовал Санька.

На подкашивающихся ногах я выбежала на балкон и заставиласебя посмотреть вниз. Нетронутая клумба говорила о том, что в ближайшее времяна нее не падал никто. Воодушевленная, я поплелась обратно в квартиру ипланомерно, метр за метром тщательно обследовала все комнаты.

Саньку я нашла сладко дремлющим с веником в руках в углу задиваном в гостиной.

«Видимо, наступил долгожданный тихий час», — подумала я,осторожно, как гремучую змею, перенося его вместе с веником на кровать вспальню.

Я прикрыла одеялом Саньку и веник, задернула шторы и нацыпочках вышла в прихожую. И в это время раздался пронзительный звонокваляющегося на полу телефона. Пулей бросилась я к разбитому аппарату и ошалелосдернула трубку. Звонила Нелли.

— Ну, как вы там? — сквозь шум и хрипы ангельским голоскомвопрошала она. — Справляетесь? Не скучаете без меня?

— Я скучаю безумно, Санька меньше, — сцепив от злости зубы,сообщила я.

— Что-то шипит. Ничего не слышу, — пожаловалась Нелли. —Говори громче.

Ха, шипит. Шипит то, что осталось от телефона.

— Подожди, перейду к другому аппарату. Я положила трубку напол, встала, стараясь издавать как можно меньше шума, подошла к двери спальни,перекрестилась и только после этого решилась проверить, не проснулся ли Санька.

Санька спал. Когда он спал, то был похож на ангелочка. Егосветлые кудряшки трогательно слиплись от пота, щечки раскраснелись, пухлыегубки забавно шевелились. Он был так прекрасен, что захотелось подойти и поцеловатьего.

Я закрыла дверь и зло сплюнула.

«Чур меня! Чур меня! Чур меня!» — три раза сказала я, лишьпосле этого успокоилась и отправилась в гостиную разговаривать с Нелли.