Книга Наследники империи - Павел Молитвин

— Ты сказал много больше, чем я хотел бы и надеялся когда-либо услышать. Благодарю. — Пананат вновь стиснул несчастную пряжку и замолчал, боясь, как бы голос его не дрогнул. «Ай-да мальчишка! Мало того, что сумел понять и оценить, так ведь еще и сказать решился! — расстроганно подумал он. Верно Вокам предрекал: этот поход либо ожесточит его и превратит в хладнокровного убийцу, либо выкует для империи нового Правителя».

До имперского казначея доходили слухи о том, что войско души не чает в молодом вожде, но одно дело — отвага, проявленная в сражении, и совсем другое мужество, необходимое для того, чтобы смирить гордость и повиниться в своих ошибках. На такое способен далеко не каждый, особенно из тех, кому достаточно просто сделать вид, что никаких ошибок не было и в помине. Да, молодость, искренность и отвага сослужили Баржурмалу хорошую службу, снискав любовь войска, и если у него хватит осмотрительности и желания прислушаться к советам своих сторонников, то высокородные тоже признают его права на престол и грудью защитят от происков ай-даны и Базурута.

При мысли о Тимилате сердце Пананата привычно сжалось. Сознавать, что наступает время выступить против той, которую он любил больше жизни, против той, за кого готов был отдать по капле всю свою кровь, было невыносимо. Однако имперский казначей умел смирять свои чувства и, сознавая, что Баржурмал способен привлечь на свою сторону высокородных, был преисполнен решимости поддержать его всеми доступными ему способами. А способов этих у Пананата было немало…

— Когда-нибудь я попрошу тебя растолковать мне содержание всех этих бумаг и буду учиться управлять империей с помощью кисти и бумаги, а не копий и боевых топоров.

Баржурмал видел, как просветлело жесткое лицо имперского казначея, которого он за глаза называл, помнится, казнокрадом и дармоедом, и поразился детской своей глупости. Как мог он не понимать, что человек этот, из влиятельного и обеспеченного семейства высокородных, меньше всего печется о собственной корысти, затевая бесконечные склоки и требуя выделения денег то на строительство дорог, то на укрепление приграничных крепостей, настаивая на неукоснительной выплате жалованья войскам, строителям, поставщикам зерна, дерева и камня любой ценой? Что делает он это не из стремления продемонстрировать свою власть, унизив Базурута, ай-дану или его самого молодого наивного яр-дана? Неужели, чтобы признать справедливость его доводов, необходимо было самому вытаскивать из грязи тяжелые стенобитные орудия, жрать вместе с солдатами гнилое мясо и хоронить трупы тех, кто еще многие лета мог бы служить империи верой и правдой, если бы крепостипы их были вовремя отстроены, как должно, и завезено в них было достаточно продовольствия?

— Клянусь, я буду примерным учеником, — продолжал яр-дан, — но сейчас документы, принесенные тобой, кажутся мне столь же непонятными, как связь между людскими судьбами и положением звезд, по которым служители Кен-Канвале любят делать предсказания. И потому я прошу тебя и впредь блюсти имперскую казну с прежним тщанием, а со мной поделиться теми выводами, которые ты сделал из отчетов наместников и сведений, принесенных тебе сборщиками налогов. Какие, по твоему мнению, неприятности ожидают меня в ближайшее время, что предпримет Хранитель веры и ай-дана в связи с моим возвращением в столицу?

— О том, что мне доподлинно известно, я уже сообщил Вокаму, а он, разумеется, посвятил тебя в свои планы. «Тысячеглазый» бдительно следит за твоими недоброжелателями, и лучше бы ты задал все эти вопросы ему.

— Ему я их тоже задавал! — Яр-дан вскочил с кресла и прошелся по кабинету. — Но ты любишь Тимилату и знаешь ее лучше других, а чиновники твои бывают там, куда не добираются даже соглядатаи «тысячеглазого». Да и сам ты от бессловесных цифр способен узнать больше, чем иные от заключенных в камере пыток.

— Ты ждешь от меня догадок и предсказаний? — Па-нанат потер ладонью острый, раздвоенный подбородок и, помолчав, согласился: — Ну хорошо. Исполняя твою волю, я попробую выступить в качестве провидца. Твоя сестра подошлет к тебе убийц, и не исключено, что уже на сегодняшнем пиру кто-нибудь попытается вонзить тебе в сердце кинжал или подсыпать яд в пищу. Базурут сумеет убедить ай-дану в необходимости сделать это, ведь его она слушает куда охотнее, чем меня. Разговоры о власти доставляют ей больше удовольствия, чем мои любовные признания. — В голосе имперского казначея послышалась горечь. — Впрочем, оберегать тебя от убийц — дело Во-кама, и он, я надеюсь, принял все необходимые меры предосторожности. Но… боюсь, в недалеком будущем тебя ждет нечто худшее, чем наемные убийцы, и был бы счастлив услышать, что отряд Китмангура, а за ним и остальное твое войско вошло в Ул-Патар.

— Что ты имеешь в виду? Чего еще мне следует остерегаться? насторожился яр-дан, выслушавший предостережение Пананата об убийцах как что-то само собой разумеющееся.

— Сдается мне, Базурут не терял времени даром и за время твоего отсутствия успел снюхаться с гарнизонами, стоящими в отдаленных провинциях. Многие командиры их спят и видят во сне ступенчатые пирамиды Ул-Патара. Они рады будут вернуться в столицу, а Хранитель веры не поскупится на посулы.

— Звучит правдоподобно, однако столь же правдоподобно выглядели доходившие до меня доносы о том, что ты, спевшись с Тимилатой, распорядился задерживать поставки продовольствия, фуража и оружия, из-за чего поход наш на Чивилунг едва не кончился трагически. — Баржурмал стремительно повернулся и, вглядываясь в лицо Пананата, постарался уловить на нем хотя бы тень смущения, но имперский казначей остался невозмутим.

— После всего сказанного тобой ранее не слишком-то разумно возвращаться к этой теме. Мне известно о тех трудностях, которые пришлось испытать твоему войску. Знаю я также, что нашлось немало охотников обвинить в них меня, но Вокам говорил, что схваченные тобой подсылы Базурута признались в том, что им ведено было оклеветать меня. Если ты продолжаешь сомневаться во мне… Имперский казначей поднялся с кресла, и Баржурмал с ужасом понял: сейчас произойдет непоправимое. Пананат потянулся к висящему на груди знаку с изображением весов и песочных часов, и яр-дан торопливо простер перед собой руки, жестом пытаясь остановить его:

— Не надо! Я не хотел тебя обидеть!..

Пананат готов был сорвать с себя цепь со знаком «меры и времени», хотя причиной тому был вовсе не приступ подозрительности яр-дана. От подобных проявлений недоверия не был избавлен даже Мананг, на трон которого никто и не думал покушаться. Но Баржурмал предоставлял ему прекрасную возможность отказаться от службы и не говорить того, что имперский казначей считал себя обязанным сказать обратившемуся к нему за помощью яр-дану. Совет, который он намеревался дать Баржурмалу, должен был спасти страну от великой междоусобицы и разорвать сердце самому Пананату. Хотя сердце его и так разрывалось на части, поскольку он не видел стоящего преемника, которому мог бы передать, без ущерба для страны, надзор за имперской казной. И если предстояло ему выбирать между благополучием родины и счастьем Тимилаты… Впрочем, кто знает, где ай-дана найдет свою долю?..

— Я не вправе обижаться на тебя, ибо был среди немногих, слышавших устное завещание Мананга, которое столь упорно пытаются оспорить ай-дана и Хранитель веры, — медленно произнес Пананат. — Однако позволь заметить, что если ты, желая узнать потаенные думы человека, тут же напоминаешь ему о своих подозрениях и требуешь доказать сказанное, это едва ли подвигнет его к откровенности. Догадки и предсказания не могут быть подтверждены письменными свидетельствами и показаниями очевидцев, потому-то ни я, ни Вокам стараемся не высказывать их, дабы не прослыть клеветниками, коих при дворе и так более чем достаточно.