Книга Бесславные дни - Гарри Тертлдав

что голыми. Они выглядели в точности как Флетч и Арни: грязные, измотанные, потерянные. И напуганные.

   - Что япошки будут с нами делать? - отовсюду слышал Флетч один и тот же вопрос. Знавший ответ смог бы выиграть 64 доллара. А может и кое-что получше - жизнь.

   Спустя пару минут, кто-то сказал, указывая на запад:

   - Вон они, идут. - Несколько бойцов и Арни в их числе, перекрестились.

   Японцы приближались медленно, держа винтовки наготове. Флетч видел их и раньше, но тогда они были для него мишенями, а теперь вдруг превратились в людей. Многие из них были ниже и тоньше американских солдат. Многие, но не все. Они совсем не были похожи на зубастых очкариков, какими их рисовали на карикатурах. Они выглядели точь-в-точь как японцы, которые жили на Гавайях.

   "Вот так сюрприз", - с сарказмом подумал Флетч. И всё же, в некотором смысле, это действительно был сюрприз.

   - Внимание! Построиться! - выкрикнул кто-то из американцев.

   Кто-то подчинился, а кто-то нет. Некоторые стояли в стороне и ждали, что будет дальше. Флетч присоединился именно к этой группе. Он старался не обращать внимания на крики. К нему подошел японский солдат с куцыми усиками. Флетч приложил все усилия, чтобы выпрямиться и кивнуть своему победителю.

   - Табак? - спросил японец, протягивая ладонь. Флетч нахмурился. - Табак? - повторил японец более настойчиво.

   Флетч извлек почти пустую пачку сигарет и отдал японцу. Тот ухмыльнулся и сунул одну в рот. Затем он замер, будто задумался. Через секунду он жестами изобразил огонь. Флетч похлопал себя по карманам. Остались ли у него спички? Остались. Их он тоже отдал японцу. Тот закурил. Выглядел он словно еж, нашедший целый куст клубники.

   После долгой, почти бесконечной затяжки, японец указал на часы на руке лейтенанта. Отдавать их Флетч не хотел. Но быть застреленным или зарезанным ему не хотелось ещё сильнее.

   Внезапно к ним подошел японский сержант. Он что-то сказал солдату, тот ответил. Бах! Сержант влепил ему пощечину, отчего сигарета отлетела в сторону. Бах! На этот раз сержант ударил его тыльной стороной ладони. Солдат качнулся, но приложил все усилия, чтобы сохранить равновесие. Сержант что-то выкрикнул, очевидно, какое-то ругательство. Японский рядовой стоял смирно, словно оловянный солдатик. Изо рта у него текла тонкая струйка крови, щеки полыхали красным. Сержант снова его ударил, затем прорычал что-то презрительное. Не проявляя никаких эмоций, солдат поклонился и убежал.

   "Господи боже, - подумал Флетч. - Если они так поступают с собственными солдатами, не удивительно, почему они издеваются над пленными".

   Сержант внимательно осмотрел Флетча. Тот выдержал его взгляд. Если он покажет, что ему страшно, то он покойник, решил он. Если эта обезьяна поднимет на него руку... что ж, тогда ему точно не жить, потому что Флетч терпеть побои не собирался. Он решил так или иначе забрать этого сержанта с собой.

   Вместо удара, сержант указал на его часы, в точности как рядовой до него. Несмотря на только что увиденное, Флетч задумался. Вообще-то обирать военнопленных нельзя. Может, рядовых, капралов или сержантов и можно. Но его... "Добыча достается победителям".

   Японская фраза, выкрикнутая им, вероятно, означала "Шевелись, давай, Чарли!". Сержант сам схватил его за руку и снял часы. Флетч не стал этому препятствовать, но хотелось очень сильно. Японец надел часы на своё запястье. Ремешок он закрепил на пару отверстий больше, чем обычно делал Флетч. Затем он ушел, напыщенный как павлин.

   Остальные японские солдаты принялись избавлять американцев от имевшихся у них ценностей. Зрелище ограбляемых сотоварищей немного успокоило Флетча. Видимо, жалость нуждается в компании. Могло быть и хуже. Они могли устроить тут бойню. Сержант обошелся с собственным солдатом хуже, чем японцы обходились с американскими пленными.

   "Ты же понимаешь, что достиг дна, когда обрадовался, что кроме часов и сигарет у тебя ничего не возьмут?" - задал сам себе вопрос Флетч. И он действительно обрадовался. Может, всё будет не так уж ужасно.

   Когда приказ прекратить огонь и сложить оружие дошел до Джима Петерсона, тот сидел в доме в Перл Сити у самого берега моря. Оставаться здесь было больше нельзя. Его либо убьют, либо выдавят на запад, когда японцы дойдут до залитых топливом вод Перл Харбора.

   Сдаваться он совершенно не желал. Джим занимал удобную позицию, да и патронов к "Спрингфилду" было достаточно. Он, что, записался в пехоту лишь для того, чтобы сдаться? "А, что бы ты делал, если бы остался на борту "Энтерпрайза"? - спросил он себя. - Тебя бы либо сбили, либо ты бы утонул вместе с кораблем".

   Собственно говоря, его действительно сбили. Только он попал не к акулам, а к гольфистам. Тихий океан - довольно большое и пустынное место.

   Он подумал, должен ли он снова надеть лейтенантские петлицы. Может, тогда с ним будут лучше обращаться. После нескольких секунд раздумий, он помотал головой. Он теперь пехотинец и в плен пойдет как пехотинец. Он понимал, что в этом была какая-то своя извращенная гордость. Петерсон пожал плечами. Ему-то какое дело? Извращенная или нет, но это его гордость.

   - Всем выйти и построиться! - кричал какой-то мудозвон. - Выходите! Если япошки вас потом поймают, то решат, что вы решили сражаться после капитуляции и вам не понравится то, что они с вами сделают. Точно вам говорю.

   Мудозвон он или нет, но он прав. Не без сожаления, Петерсон закинул винтовку за плечо и вышел из дома. Повсюду из домов выходили такие же измученные люди. К ним подходили японцы. Они тоже выбирались из укрытий и с интересом осматривали недавних противников.

   Японцы были такими же грязными, как и американцы. Бороды у них были не такими густыми, но многим не мешало побриться. Но, даже несмотря на внешний вид, было прекрасно понятно, кто здесь победил, а кто проиграл. Американцы шли понуро с низко опущенными головами. Они двигались так, будто стали свидетелями того, как танк переехал их любимого кота. Петерсон испытывал примерно такие же чувства.

   По сравнению с ними, японцы выглядели так, будто только что завоевали весь мир. Ну, по крайней мере, самую прекрасную часть этого мира. И как же они гордились собой! Они