Книга Бесславные дни - Гарри Тертлдав

веселились, задирали носы, ухмылялись. Некоторые даже выглядели пьяными, или это всего лишь расслабленность?

   Опознать японских офицеров оказалось несложно. Они все носили мечи. Петерсон видел, как они пускали их в дело. В рукопашной сам он предпочитал штык - им легче дотянуться. Впрочем, он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь вступал в рукопашную схватку. Обычно бойцы расстреливали друг друга ещё до того, как оказывались на расстоянии удара. Штык оказался очень полезной в хозяйстве вещью, но крови он попил немного.

   - Сюда! - продолжал крикливый мудозвон. - Оружие сдать!

   Рядом с японским офицером стоял местный. Он быстро переводил офицеру, тот молча кивал.

   "Коллаборационисты, ну наконец-то, - подумал Петерсон. - Какой чудесный день!". Офицер что-то произнес по-японски. Местный тут же перевел:

   - Несмотря на то, что вы капитулировали и потеряли честь, вы должны помнить, что вы всё ещё мужчины.

   Опасно такое говорить вооруженным людям. Петерсон без труда мог снести этому офицерику голову. Но страх за собственную жизнь и жизнь других американцев на Оаху удержал его от подобного поступка.

   Джим поставил винтовку в пирамиду с остальными. Японские солдаты пристально следили, как американцы сдавали оружие. Избавившись от "Спрингфилда", Петерсон посмотрел на свои ладони. Без винтовки он чувствовал себя голым. Японцы теперь могли делать с ним всё, что пожелают.

   Потеряли честь? Может, японский офицер был не так уж и неправ. Если проигрыш этим жалким тварям не был унижением, тогда что же? Он был убежден, что армия США была способна смести японцев, держа одну руку связанной за спиной. Вероятно, связанными оказались обе руки, потому что они проиграли.

   И что дальше? Каким макаром Америка собирается продолжать войну на Тихом океане, сидя на материке? Что будет с Австралией и Новой Зеландией? Как Америка намерена перевозить туда солдат и технику, минуя Гавайи? Будет непросто, если вообще, невозможно.

   - Убрал нахер лапы, обезьяна! - крикнул один солдат, обладавший ярко выраженным южным говором. Он отмахнулся от японца, который хотел что-то у него забрать.

   Петерсон не думал, что этот японец понимал хоть слово по-английски. Это и неважно. Тон сказанного и жестикуляция говорили сами за себя. Несколько человек одновременно бросились на американца. Остальные ощетинились винтовками, предупреждая других американцев не вмешиваться.

   Южанина растоптали довольно быстро. Поначалу он активно сопротивлялся, ему даже удалось уложить парочку. Но биться против шестерых одновременно долго он не смог. Когда он прекратил сопротивляться, началось усердное методичное избиение. Японские солдаты прекрасно знали, что делали. Когда они закончили, на земле остался лежать кусок мяса с вкраплениями камуфляжной формы, лишь отдаленно напоминавший человека. Обувь и руки японцев были покрыты его кровью.

   К удивлению Петерсона никто из них не улыбался. Они совсем не радовались тому, что сделали, что, впрочем, не говорило о том, что они ничего не сделали. Для них это была... просто работа. Такое отношение к происходящему пугало.

   Японский офицер наблюдал за расправой, не показывая никакого желания вмешаться или прекратить её. Он что-то сказал на своем языке. Местный японец, наоборот, весь позеленел, казалось, его вот-вот вырвет. Офицеру даже пришлось его встряхнуть, чтобы тот вспомнил о своих обязанностях переводчика.

   - Это послужит вам уроком. Вы все - пленники. Когда к вам подходит японский солдат, вы должны поклониться и подчиниться. Ясно? - Ему ответила гнетущая тишина. Офицер снова заговорил. На этот раз тормошить переводчика не понадобилось. - Вам всё понятно?

   - Так точно, сэр! - раздался нестройный хор озлобленных голосов. Именно это японец и хотел услышать. Петерсон тоже кричал. Ладно, он всё понял. Он понял, что этот кошмар оказался ужаснее, чем он вообще когда-либо мог себе представить.

   "Надо было бежать", - подумал он. Но куда бежать? На Оаху прятаться негде, может, только среди гражданских в самом Гонолулу. О таком варианте он не подумал, но было уже слишком поздно.

   Японский офицер подошел к нему и замер в ожидании. "Вы должны поклониться и подчиниться". Петерсон поклонился, ощущая сполна всю горечь поражения. "Это просто вежливость, - убеждал он себя. - Они сами так делают". Поклон был бы проявлением вежливости, если бы японец ответил ему тем же. Но он не ответил. Он воспринял его как должное. Он его заслужил по праву победителя и отвечать тем же не обязан.

   Офицер принялся рыться в карманах Петерсона. Тот замер, словно статуя. "Ты проиграл. Так и бывает, когда проигрываешь". Японец нашел флотские петлицы и забрал их себе. Его волновало лишь то, что они серебряные. "Теперь я точно всего лишь капрал". Ещё японец нашел его бумажник. В нём было 14 долларов, с этой суммой он и взлетал с палубы "Энтерпрайза". Не самая крупная сумма, к тому же после посадки на поле для гольфа, тратить их особо было не на что.

   Японец вытащил купюры, зажал их в кулаке и принялся им размахивать, говоря что-то по-японски. Складывалось впечатление, будто он ворвался в Форт Нокс. Про азиатов говорили, что они странные. Но этот парень был не просто странным. Он буквально сиял от радости.

   Японец был настолько счастлив, что даже вернул Петерсону пустой бумажник.

   - Ну, спасибо большое, - с сарказмом ответил Петерсон, с запозданием понимая, что сарказм в его положении мог оказаться равносилен смерти. Затем разум вернулся к нему. Он снова поклонился.

   На этот раз японец отвесил ему ответный поклон. "Для меня ты всего лишь жалкий пленный, но я буду вежлив с тобой даже, когда буду тебя грабить". Так это выглядело. Иначе и быть не могло. "Ах, ты, сучара, - думал про японца Петерсон. - Жалкая гнилая сучара".

   Другие японцы обыскивали остальных американцев. Те спокойно отдавали им всё, что они находили. На лицо солдата, вздумавшего сопротивляться, уже садились мухи. Японский офицер пролаял команду. Переводчик сказал:

   - Туда, - и указал направление. Американцы отправлялись в новый мир плена.

   Сьюзи Хиггинс лежала на узкой кровати и плакала.

   - Не надо было сюда приезжать! - ревела она.

   Несмотря на то, что Оскар ван дер Кёрк приехал сюда на несколько лет раньше, его обуревали те же мысли. Он сказал:

   - Поздновато уже об этом