Книга Sиликоновые горы - Маша Царева

– Что? – я села на кровати и потерла кулаками глаза, плечом прижимая трубку к уху. – Какие еще похороны?

– Наташа… – она вздохнула, как спортсмен перед прыжком с десятиметровой вышки. И сейчас я ее прекрасно понимаю – не так-то просто соотнести имя единственной дочери с коротким и простым словом «умерла», – Наташа, она… Погибла.

– Что?! – возопила я. Сон как рукой сняло. Что она несет?! Это розыгрыш? С чего бы Наташке, молодой здоровой девице, кровь с молоком, внезапно погибать?

– Никто не знает, как это получилось, – с дежурной сухостью объяснила Ирма Геннадьевна, – конечно, мы будем разбираться, подадим в суд. Что-то там с наркозом, не выдержало сердце. Она ведь блефаропластику делала, вы в курсе?

– Ну, ничего себе… – я никак не могла осознать услышанное, не то чтобы подобрать нужные слова.

Наташкина мать тактично пришла мне на помощь:

– Соболезновать не надо, меня уже от этого тошнит. Просто решила вам сообщить. Вы ведь ее единственными подругами были, может быть, захотите прийти на похороны.

– Придем, конечно, – растерянно пообещала я.

Смерть – единственная реалия, не укладывающаяся в голове, сводящая всю вереницу повседневных проблем к одному черному знаменателю, проводящая жирную черту между «до» и «после». Я не видела Наташку около месяца, но все это время она как бы была со мной – она была телефонным голосом, весело всплывающим из ниоткуда, она была улыбающимся фотопортретом в моем мобильном, она была частью воспоминаний и планов в конце концов. Было невозможно осознать, что ее больше нет. И так глупо получилось – мы ведь разговаривали в ресторане, и она хотела что-то сказать, а я не стала слушать из-за Ксении и Даррена, проигнорировала ее, отмахнулась, уверенная в том, что Наташка со своими идиотскими проблемами будет рядом всегда.

Заплакать у меня так и не получилось – мне все казалось, что о таких бездумных авантюристках, как Наташка, грустят без оплакивания.

ГЛАВА 12

В тот день Ксения впервые за много месяцев взгромоздилась на каблуки. Ей было неудобно и больно, по ее лицу я понимала, что она даже не слушает благостные надгробные речи и мечтает лишь об одном – сбросить туфли и вернуться в комфортабельное инвалидное кресло. Но привлекать к себе внимание на чужих похоронах невежливо, поэтому Ксения, стиснув зубы, терпела.

Поминки больше напоминали светский раут. Полчаса вежливого молчания и траурно тихого шепота, а потом все вроде бы и забыли, по какому именно поводу они здесь собрались. Надо сказать, что единственными женщинами, проигнорировавшими собственный внешний лоск, были мы с Ксенией. Остальные выглядели так, словно пришли на карнавал, – dress code – «все в черном». Платья женщин мало походили на траурные. Большинство предпочли мини. Ноги одной девицы были так агрессивно перепачканы блестками, что при каждом шаге она переливалась как елочная игрушка. Кто-то оголил загорелые плечи, кто-то лифчиком wander bra усугубил ложбинку на груди. Шляпы с лентами, сетчатые чулки, кружева, дорогие украшения. Наташкина мать вообще неизвестно зачем напялила не соответствующее метеоусловиям боа из страусиного пуха – нежные перышки красиво скользили по ее изящным плечам, которыми она время от времени картинно поводила, привлекая всеобщее внимание. Она много улыбалась, пробовала шутить, переходила от одного столика к другому и, казалось, была удивлена, что гости посмели явиться без подарков. Безмятежная светская вечеринка, не имеющая никакого отношения к разверстой могиле, пахнущей утробной сыростью и прелой листвой.

На столах были омары и черная икра. Я не ела черную икру тысячу лет, с самого детства. Но все равно даже подумать не могла о том, чтобы проглотить хоть ложечку, – перед глазами стояло Наташкино лицо с могильного памятника.

С удивлением озираясь по сторонам, наблюдая за безмятежно щебечущими гостями, я думала – интересно, хотя бы половина из них знакома с нашей Наташкой лично?

К нашему столу подошла изрядно выпившая Ирма Геннадьевна, повисшая на рукаве какого-то безликого бородатого типа в сером костюме, рукава которого были ему безнадежно коротки. Мужчины такого типажа почему-то всегда вызывали во мне снисходительную брезгливость.

– Девочки, – почти веселым голосом сказала мать покойницы, – хочу представить вам Павла Аркадьевича, нашего семейного адвоката.

– Очень приятно, – не потрудившись улыбнуться, сухо ответила я.

Зачем она устраивает этот цирк, зачем делает вид, что ничего не случилось? Неужели это своеобразная демонстрация внутренней силы? Как же это пошло, никчемно, странно… Зачем?

– Думаю, вам найдется, о чем поговорить, – поверить невозможно, но Ирма Геннадьевна мне подмигнула!

Мы с Ксенией переглянулись – в ее лице я прочла то же недоумение.

– Мы не будем устраивать пафосного оглашения завещания, – Наташкина мать, пошатнувшись на высоких каблуках, ловко рухнула на свободный стул. Адвокат остался висеть над ней. – Вы ведь знали, что моя Ната завещание составила?

– Не знали, – буркнула я, – мы никогда об этом не разговаривали.

– Бедный ребенок, – хохотнула она, – она никогда не интересовалась законом. Наверное, это было для нее чем-то вроде развлечения… Но у нотариуса заверила, все как положено. Мы не можем это игнорировать, было бы нехорошо…

Да она же пьяная совсем, едва на ногах стоит – дошло до меня. Непонятно только, почему ее опьянение было разухабистым и лихим, а не подавленно-печальным.

– И в этом завещании упомянуты вы, девчонки, – Ирма Геннадьевна звонко икнула и вытерла рот краешком перьевого боа.

– Мы? – растерялась Ксения.

– Ксения Андреевна Пароходова и Алиса Александровна Ермакова, – пришел на помощь адвокат. – Вам завещано по пятнадцать тысяч долларов каждой в рублевом эквиваленте по курсу ЦБ. Вам необходимо будет подписать кое-какие бумаги, лучше это сделать в моем офисе, можно прямо сегодня.

– Вы с ума сошли? – изумилась я. – Какие пятнадцать тысяч, в каком эквиваленте?

– В рублевом, – терпеливо повторил он, – понимаю, для вас это неожиданность, но… Такова была воля покойной. Я вам оставлю свою визитную карточку. Позвоните мне вечером или завтра, и мы обсудим подробности.

Адвокат ретировался, за ним, пошатываясь, потянулась Наташкина мать.

– Похоже, он не пошутил, – подала голос Ксения.

– Какие тут шутки. Бедная Наташка. Ни к чему не относилась всерьез, кроме своей силиконовой груди. Как маленькая, играла даже с деловыми бумагами.

– Откажемся от денег? – предложила Ксения.

– Не знаю… Ее мать все равно потратит их на очередной прием, чтобы пустить пыль в глаза сотне-другой остолопов.

– Может быть, это защитная реакция. Хотя сама Наташка, наверное, вела бы себя точно так же. Наша Наташка и скорбь – понятия несовместимые. Она ведь снова собиралась сделать грудь, знаешь?