Книга Кратос - Наталья Точильникова

Анастасия Павловна прекрасно понимала, что сажать за неуплату налогов есть полный идиотизм. Если человек смог много скрыть – значит, много заработал. То есть он прекрасный работник, весьма полезный для общества. Кто же будет убивать курицу, несущую золотые яйца? Можно, конечно, отобрать у него дело и передать другому. Но будет ли этот другой таким же эффективным управляющим?

Леонид Аркадьевич пару раз страдал подобного рода забывчивостью, но до психолога дело не доходило ни разу. Так что Страдину пришлось откопать нарушения пятнадцатилетней давности (и то сомнительные) и изменить закон, точнее получить угодный ему комментарий Верховного суда, поскольку закон, отягчающий наказание, все равно не имел бы обратной силы.

Но и этого ему показалось мало. Налоговые нарушения все равно надо было квалифицировать по группе А0, в крайнем случае А1. Обвиняемого в таких преступлениях по закону нельзя арестовать до суда более чем на десять суток. За это время необходимо предъявить обвинение, провести обыски и допросы важнейших свидетелей. Потом человеку надевают сигнальный браслет и отпускают домой под обязательство не покидать город. Кольцо связи возвращают, но все переговоры пишут. Вступить в сговор со свидетелями практически невозможно. Арестуют сразу. Побег – вообще из области фантастики. Могут просто сбить гравиплан, покинувший разрешенную территорию. Учитывая, что по А0 и А1 грозит максимум несколько месяцев Центра, игра явно не стоит свеч. Самоубийц нет.

Страдина не устраивала такая ситуация. Ему надо было непременно посадить Лео в тюрьму, и немедленно. А для этого преступление надо было переквалифицировать на А2, а лучше A3. И тогда придумали мошенничество. По старым делам это еще где-то как-то можно притянуть за уши. Но, видимо, боялись не успеть до окончания срока давности. И накинули еще один новый эпизод, совершенно абсурдный. Тот, что с переплатой налогов.

Через неделю Хазаровскому разрешили свидание с женой, полноценное, с ночевкой в отдельной комнате, на сутки. Я проводил его до дверей и познакомился с Ириной, до сих пор я только общался с ней по устройству связи. Супруга Леонида Аркадьевича очаровательна и напоминает графиню Лопухину с картины Боровиковского.

Все прошло спокойно и без эксцессов.

– Если будет нужда – связывайтесь со мной, – сказал я ей, когда она покидала Центр.

Следующее свидание должно было состояться только через месяц. И через стекло.

Середина срока – самый опасный период. Психика разбалансирована, лечение не завершено и до начала реабилитации еще минимум недели две. После таких свиданий я жду неприятностей.

На этот раз как-то особенно неспокойно.

Родственники пришли в полном составе: и Ирина, и старшая дочь того же возраста, и двое мальчиков лет по десять – сыновья. Хазаровский улыбается, отпускает шуточки, из которых добрая половина в мой адрес. Я стою в сторонке, не особенно прислушиваясь, но я обязан присутствовать.

Он молодец, держится. Сейчас возможны срывы.

Пока в этом отношении с ним не было хлопот. С ним другие сложности, по чести сказать, совершенно от него не зависящие. Я опасаюсь за его жизнь и по три раза проверяю биопрограммер перед работой. Я тестирую всю еду, включая передачи. Вряд ли его попытаются отравить, при наличии биомодераторов это крайне неэффективный способ, но все может быть.

– Леонид Аркадьевич, – говорю я. – Время.

И чувствую себя садистом.

– Сейчас! Сейчас!

Он прощается с ними, новой шуточкой добивается улыбок, улыбается в ответ.

Они отходят от стекла, скрываются за дверью.

– Пойдемте, Леонид Аркадьевич, – говорю я.

Он подчиняется почти машинально, улыбки как не бывало.

– Я постараюсь добиться нового свидания как можно скорее, – тихо говорю я. – И более полноценного, в отдельном помещении и не через стекло. Это вполне реально.

– Спасибо, – говорит он.

Мы идем по коридорам Центра, довольно светлым, отделанным пластиком мягких тонов, ничем не напоминающих гнетущую атмосферу тюрем прошлого.

– Куда? – спрашивает он.

– В процедурный кабинет.

– Под биопрограммер?

– Да.

– Это необходимо? Именно сейчас?

– Это необходимо. Именно сейчас, – спокойно говорю я.

Перепрограммирование биомодераторов не может изменить человека, только подкорректировать настроение, сделать менее агрессивным и более внушаемым, это биохимия, ничего больше. Остальное работа психолога. Иначе курс лечения занимал бы три минуты, а не три месяца. Быстрее можно, но пусть лучше наш подопечный потеряет время, чем психическое здоровье.

– Нет, – говорит он.

Я останавливаюсь.

– Что вы сказали?

– Я сказал нет. Не сейчас! Дайте мне хоть час душевного покоя!

– Никакого душевного покоя у вас нет. Есть радость встречи и боль потери, именно это нам и нужно.

– Да идите вы к черту с вашей психологией!

Он махнул рукой и пошел вдоль по коридору.

– Стоять, – негромко сказал я.

Терпеть не могу такой тон, но он работает. Хазаровский остановился.

– Леонид Аркадьевич, мне вызвать охрану?

– Это ваше право, – процедил он и направился дальше.

– При данных обстоятельствах это моя обязанность, – заметил я.

Охранники появились раньше, чем Лео дошел до следующей двери. Профессиональным движением заломили руки назад и свели запястья, между пластиковыми браслетами протянулся короткий толстый шнур.

– Леонид Аркадьевич, зачем это было нужно? – спросил я.

Он посмотрел скорее с отчаянием, чем с ненавистью.

– А чтобы подпортить вам дело.

– Портите только себе.

Его довели до дверей лаборатории.

– Сюда, – сказал я.

Ему разомкнули наручники, не отпуская, помогли снять камзол и лечь на стол под излучатель биопрограммера. Браслеты присоединили к белым пластиковым квадратам на столе. Я включил прибор. Хазаровский расслабился, задышал ровнее. Я скорректировал работу биопрограммера через устройство связи. Сейчас Лео прежде всего надо успокоиться, это для биопрограммера не проблема.

– Можете идти, – говорю охране.

В мерном жужжании прибора намечается странный тон. Его там не должно быть! Я работаю с биопрограммерами несколько лет. Что-то не так! Я проверил прибор еще утром, когда Лео собирался на свидание. Проверить еще раз не было возможности. Он несколько часов простоял без присмотра. Но лаборатория была заперта!

– Леонид Аркадьевич, как вы себя чувствуете?