Книга Что осталось от меня — твое - Стефани Скотт

лишилась обоих родителей и не может больше жить у себя дома.

Накамура сглатывает слюну. Подавшись вперед, он кладет обе руки на стол ладонями вниз и смотрит на них. Ногти у него сильно отросли.

— Пресса успокоится, как только начнется судебный процесс, — говорит прокурор.

— Неужели? — Каитаро по-прежнему разглядывает свои пальцы, но реплика звучит легкомысленно. Я никак не могу понять, что стоит за его тоном — ирония или безразличие, подлинное либо притворное.

— Как только я выдвину обвинение, дело пойдет быстрее, и журналисты оставят семью в покое.

— Ну что же, у вас достаточно доказательств.

— Да, вполне. — Прокурор сложил руки на груди.

— Ребенка точно оставят в покое?

Куросава пожимает плечами:

— Я не могу контролировать прессу, но внимание к ней точно ослабеет.

— И что станется с Сумико?

— Будет жить со своим дедушкой.

Каитаро поднимает голову и смотрит на прокурора:

— Он говорил, что намерен делать?

Куросава молчит, словно размышляя, следует ли делиться информацией с подозреваемым. И наконец произносит:

— Он переведет девочку в другую школу и поменяет ей фамилию.

— На Сарашима?

— Да.

— Он дал мне вот это.

Прокурор лезет в портфель, достает фотографию и протягивает Каитаро. Тот медленно берет ее обеими руками. На миг у меня перехватывает дыхание — на снимке изображена я. Каитаро бережно опускает фотографию на стол перед собой, продолжая сжимать уголки большим и указательным пальцами. Мне шесть лет, и это мой первый день в школе. На мне форма, я выгляжу очень нарядной и очень маленькой. Несмотря на волнение, глаза мои светятся восторгом, а на лице сияет улыбка. Внезапно я понимаю, кто Тот фотограф, который заставляет меня сиять: я гляжу на свою маму. Каитаро осторожно проводит пальцем по снимку, словно поглаживая меня по щеке, и касается ямочки в углу рта.

— Рина хранила такую же фотографию в бумажнике, — тихо произносит он. — Никогда с ней не расставалась.

— Но сейчас речь идет не только о вас и ваших чувствах, — многозначительным тоном говорит прокурор, наблюдая, как лицо заключенного искажается от гнева и боли.

Что вам нужно? — бросает тот.

Прокурор выуживает из портфеля толстую пачку бумаг, скрепленную зажимом. Этот вариант признания гораздо объемнее того, который поначалу отклонил Каитаро. Вслед за бумагами прокурор достает ручку, чернильную подушечку и кладет их рядом.

Накамура делает глубокий вдох.

— Ваши лакеи состряпали?

— Нет, я сам. — Куросава не спускает с него глаз. — Я ссылаюсь на видеозаписи. Хотите сначала прочесть?

Каитаро сидит неподвижно и смотрит на лежащие перед ним бумаги, затем жестом показывает на ручку:

— Нет. Я вам доверяю.

Прокурор молча подает Накамуре страницу за страницей, тот подписывает там, где ему указывают. Добравшись до последней страницы, тянется к чернильной подушечке, чтобы поставить рядом с подписью отпечаток пальца. Когда с этим покончено, прокурор вновь предлагает ему сигарету. Каитаро медленно качает головой.

— Правда не хотите закурить?

— Я бросил.

— Когда?

— Год назад.

— Ради нее?

— Да, ради Рины.

Когда я закрываю глаза, передо мной снова встает картина: руки Каитаро, бережно держащие мою фотографию, и то, как он проводит по ней кончиком пальца. А еще я вижу чернильную подушечку и то, как он оставляет отпечаток рядом со своей подписью. Закрываю уши ладонями — и в наступающей тишине звучит голос Каитаро. С того самого момента, когда я впервые услышала его слова, они кружатся у меня в голове: та теплота, с которой он говорит обо мне, и нежность, с которой произносит имя моей матери, и спокойная уверенность, когда употребляет название нашего дома — Ваши кура. Хотя чаще он говорит просто «Симода» — именно так мама всегда называла наш дом, так называю его и я. И дедушку он зовет не господин Сарашима, а Ёси, словно имеет на это право.

Сидя в темной спальне перед мерцающим экраном телевизора, я вдруг поняла, что у моего деда тоже были какие-то свои сложные отношения с Каитаро Накамурой и что ответ на вопрос, который мне нужен, я не найду ни в документах адвоката, ни среди папок в дедушкином кабинете у нас в Мэгуро.

ОКО ЗА ОКО

Улица, ведущая к офису дедушки, была широкой и тихой. По пути попадались приземистые, вытянутые в длину здания — бизнес-центры, в них арендовали помещения бухгалтерские и юридические фирмы. Но были здесь и жилые дома. В целом подходящий район для ведения юридической практики, гораздо более спокойный, чем гудящие, будто ульи, стеклянные небоскребы Раппонги, где мне предложили место в адвокатской конторе.

Шагая но улице, я смотрела на деревья, выстроившиеся ровной цепью вдоль тротуара. В душном воздухе летнего вечера листья на ветках висели неподвижно, словно пластмассовые. Ни ветерка, ни звука, наступающие сумерки делали мир туманным и размытым. Время вечерней мглы — словно зеркальное отражение раннего утра, и я с легкостью могу представить, как дедушка едет в офис на велосипеде; трость, которой он с большой неохотой согласился пользоваться, надежно закреплена вдоль рамы.

Еси Сарашима — человек, который вырастил меня. Я радуюсь, что сейчас он далеко, поэтому то, что я намерена сделать, пока не причинит ему вреда. Войдя в холл, я сажусь в лифт и поднимаюсь на третий этаж. Прохожу через общий зал, где работают клерки, и останавливаюсь возле стола, за которым расположилась Анти Юка — личный секретарь дедушки, она поступила в фирму, когда мне было двенадцать.

— Сумико-сан! — восклицает она, завидев меня. — Поздравляю! Тебя пригласили в «Номуро и Хигасино»! — Я улыбаюсь и пожимаю ее руки, протянутые мне навстречу. — Дедушка так гордится тобой. — Она сияет, стискивает мои локти и с чувством похлопывает меня по плечам. — Такая хорошая девочка! Мы все так рады!

Поклонившись, я снова благодарю ее и окидываю взглядом офис, где мне так часто приходилось бывать в детстве.

— Анти, дедушка просил, чтобы я прихватила для него кое-какие документы. Он хочет поработать дома, когда вернется.

— Конечно, детка. — Анти с готовностью достает из ящика письменного стола ключи от дедушкиного кабинета. — Скажи ему, чтобы берег себя и не работал так много. Представляешь, он продолжает звонить мне каждое утро, чтобы узнать, не поступали ли какие-нибудь важные сообщения на его имя.

Я кивнула и пробормотала что-то об упрямстве деда. Анти в очередной раз похлопала меня по руке.

— Он сумеет немного притормозить, когда закончится твой контракт в «Номуро и Хигасино» и ты придешь работать к нам. Мы все рассчитываем на тебя, девочка!

— Спасибо, — говорю я, принимая ключи.

Я уже подошла к двери кабинета и взялась за ручку, когда Анти снова окликнула меня:

— Суми-сан, принести тебе чаю?