Книга Южнорусское Овчарово - Лора Белоиван

После дедовой смерти бабка прожила еще двадцать пять лет. За полгода до смерти стала угадывать мужа во всех мужчинах от пятнадцати до ста, а потом вдруг выздоровела на два дня, всех узнала, со всеми поздоровалась, расспросила о житье и последних событиях – и умерла в совершенно твердой памяти. Попрощавшись с бабкой, Макс простился и с этим домом: почему-то был уверен, что Господь – или кто там распоряжается душами и их имуществом, – прибрав бабку, заодно отнял у него, Макса, право бывать здесь хотя бы изредка. Вся родня была изумлена, когда нотариус сообщил, что бабка завещала дом именно Максу, а сам он удивился больше всех – не так уж и часто навещал бабку в последние годы; правда, ухаживал за ней весь период ее завершающего безумия, но имущественное право не ведает смягчающих обстоятельств, да и завещание было написано давно.

Макс постоял на пороге в маленькую комнату, потом шагнул было в темную большую, где был шкаф, но передумал, развернулся и отправился во двор, в машину, спать. Умостившись на отодвинутом и откинутом переднем пассажирском сиденье – ноги в руль – прислушивался к ощущениям: тоскливо ли? горько ли? одиноко? – и слабо удивлялся, что вместо всего этого, ожидаемого, почти запланированного, чувствует только покой. И – пока не очень громко – голод. Но еды ни в одной из четырех башен не было, в бардачке «лансера» могло заваляться какое-нибудь печенье, но не завалялось – да и черт с ним, и без печенья сойдет.

Проснулся внезапно. Ночь еще не кончилась. Его разбудил голос, сказавший доброжелательно, но твердо: «Завтра тоже спи тут». Было ясно, что голос приснился – так иногда бывает, когда просыпаешься вдруг от сказанной кем-то фразы, и этот кто-то – персонаж из сна, сюжет которого никогда не извлечь оттуда, где он остался. Несмотря на эту очевидность, Макс приподнялся на локте и сквозь стекла машины оглядел двор. Двор был пуст. Посмотрел в боковое зеркало – тьма, заросли сорняков тенью вокруг багажника; никого. Попытался уснуть опять, но не получалось. Достал телефон, глянул время: пять утра. Вот-вот будет светать. Где-то вдали, а потом ближе, прокукарекали петухи. Можно было выходить на рыбалку. Если б Макса хотя бы чуть-чуть интересовала рыбалка, он бы, может, на нее и вышел сейчас, зевая и ежась – как в детстве, когда дед поднимал его затемно и тащил с собой на лагуну; дед не спрашивал, нравится ли Максу рыбалка – в его, дедовом, мире все мальчишки должны умирать от счастья, когда им дарят удочки и берут с собой рыбачить.

Как уснул второй раз, Макс не заметил.

Проснулся от духоты – солнце было уже совсем высоко, часы на телефоне показывали без четверти девять, хотелось пить, есть и в туалет. Или в обратной последовательности, не важно: главное – быстро. И как-то уже надо устраиваться с вещами и вообще – лампочки заменить в комнатах, или посмотреть, что там с проводкой.

День прошел в деловитой суете. Съездил в продуктовый магазин, привез сухомятки, упаковку пива, лампочки и удивительное количество разной бытовой химии, позабавившее его, когда выгружал покупки на кухонный стол. Вымыл пол и окна, наладил освещение в комнатах, еще раз съездил в магазин и купил подушку, одеяло, два комплекта постельного белья и четыре квадратных метра ортопедического матраса – тот был единственный в «Антонии» и занимал собой треть магазина. Макс вез его домой на крыше «лансера», опасаясь, что взлетят все трое – матрас, прикрепленный к нему «лансер» и он сам, не успев покинуть машину при взлете, – а потом долго корячился, затаскивая махину в дом: матрас не гнулся и плохо вписывался во внутренние повороты жилища. Кое-как протолкнул в комнату, которую уже называл про себя «шкафной»: при бабке она именовалась «залом», но теперь из мебели в ней были только старый шкаф и новенький в кремовый цветочек матрас 2 × 2, теряющийся, тем не менее, в сравнении со шкафом, монументальным, трехстворчатым, важным и аскетичным, как Мюнстерский собор.

В третий раз за день съездил в магазин уже перед закрытием: купил удлинитель и настольную лампу. Соорудил возле матраса офис из настольной лампы и ноутбука – посмотрел на уют и решил, что это хорошо. Шкаф им. св. Павла, мягко подсвеченный с пола, возвышался над ним и довлел.

До ночи еще оставались и время, и некоторые силы. Макс включил верхний свет, подошел к шкафу, прикинул, имеет ли смысл разбирать и выносить его прямо сейчас или отложить на завтра – и решил отложить. Поужинал. Посмотрел какой-то детектив. Совсем уже было собравшись укладываться спать, вдруг вспомнил: «Завтра тоже спи тут». И, с сожалением поглядев на прекрасную постель свою, отправился в машину.

В час, когда кричат петухи, а любители утренней рыбалки выходят из дому, Макс проснулся от фразы: «А им все похуй, понимаешь, да?» Сон не сразу отпустил его, вокруг фразы мгновенно образовался какой-то вполне осмысленный, но еще неплотный сюжет – внутри этого сюжета все было очень логично, хоть и досадно от того, что им все похуй; Макс кивнул, соглашаясь в этом сне с собеседником – мол, конечно, понимаю, – и проснулся, не успев вытащить фабулу, которая распалась, растворилась в воздухе от кивка, оставив после себя лишь фразу про каких-то неведомых «их».

В тот день он опять не разобрал и не вынес старый шкаф, про который почему-то решил, что его нужно разобрать и вынести вон – ведь шкаф не мешал ему, не действовал на нервы: в конце концов, не в шкафу же умер дед, а на кровати в соседней комнате, ну так он, Макс, и не спал на той смертной кровати, а спал в машине уже две ночи, несмотря на замечательный матрас на полу возле ноутбука и настольной лампы, несмотря на одеяло, подушку и пахнущую текстильным принтом простыню. Макс строгал на кухонном столе сыр для ужинных бутербродов и решал, где ему спать сегодня, в машине, как бичу, или – как приличному человеку – на матрасе; хотелось спать на матрасе, но голос в предыдущем сне не дал добро на матрас, хотя и не повторил запрет, а лишь посетовал, что «им» – кому им? – «все похуй», что вроде бы не имело прямого отношения к ночевке ни в машине, ни на матрасе, но Макс почему-то знал, что решение спать на матрасе голос бы не одобрил.

– А им все похуй, – сказал Макс вслух и понес тарелку с бутербродами к матрасу.

Он уснул, посмотрев два фильма целиком и, не досмотрев третий, отключился, не захлопнув ноутбук, поэтому фраза, услышанная им во сне этой ночью, вплелась в сюжет с ноутбуком – Максу было сказано, что «в деревне всегда надо закрывать», и он размышлял прямо там, во сне, почему в Овчарове такие порядки и что именно стало причиной тому, что здесь непременно надо держать неиспользуемый ноутбук в закрытом виде. В эту ночь голос не разбудил его. Но, что еще больше порадовало Макса, голос не стал ругать его за то, что он, Макс, без разрешения ночевал на матрасе. Макс, чтобы продемонстрировать голосу миролюбие, с готовностью пообещал, что в следующий раз обязательно сперва закроет ноутбук и только после этого уснет.

Четвертый день прошел в заботах по удалению прочь дедова одра. Макс занялся этой операцией сразу после завтрака, но провозился весь день, потому что одр заржавел, и все три его составляющие прикипели друг к другу насмерть. Макс колотил по железякам найденной в сарае кувалдой, ездил в автомагазин за жидкостью, разъедающую ржавчину, опять колотил кувалдой – а потом, кое-как успев убрать ноги из-под обрушившейся железной рамы с панцирной сеткой, долго смотрел на мощную рухлядь, напоминающую обломки авиакатастрофы. А потом выволакивал все это во двор, устанавливал стоймя к глухой стене дома – надо будет опять Тоху с грузовиком просить, чтобы отвезти в металлолом, – и всерьез размышлял над тем, как отнесется дед к тому, что он поломал его кровать.