Книга Замуж за "аристократа" - Маша Царева

– В какой-то степени так оно и есть. Но ты же теперь тоже вроде как из «своих». То есть из наших. Знаешь что, я тебе дам визитную карточку Нострадамуса.

– Кого? – изумилась Шура.

– Милая, не знать таких людей просто неприлично. Это хозяин «Коммуналки», художник, у него такой псевдоним. Позвонишь ему. Скажешь, что от меня. Он назначит тебе встречу. Оденься прилично, будь с ним мила.

– В смысле? – нахмурилась Шура.

– Дурочка, не в том смысле, о котором ты подумала. Нострадамус вообще голубой, – при слове «голубой» Катя грустно вздохнула. – Мода это, что ли, такая… Мне кажется, раньше голубых и вовсе не было. Эх, знаешь что, Шура?

– Что?

– Давай-ка выпьем с тобой еще вина. За «своих»! – предложила Катя.

– За «своих», – глухо повторила Шура.

…Галерея «Коммуналка» и впрямь была создана в бывшей коммунальной квартире. Причем ее хозяин – экстравагантный художник с громким псевдонимом Нострадамус – решил обойтись минимальным ремонтом. Не было здесь ни белоснежных «евроремонтных» стен, ни длинноногой куколки, ласково встречающей посетителей у входа. А были пожелтевшие от времени старомодные обои в трогательный цветочек (кое-где потертые, кое-где исписанные простым карандашом), грязно-бурые разводы на потолке, картины в чуть ли не картонных рамах. Все сотрудники галереи были одеты в своеобразную униформу – застиранные домашние халаты и тапочки со стоптанными задниками. На головах у некоторых женщин-искусствоведов кокетливо топорщились металлические «рогатые» бигуди.

С посетителями здесь не церемонились – могли и нахамить, и послать куда подальше. Зато особо важных гостей приветливо угощали домашним борщом и жидким сладким чаем из граненых стаканов. В общем, не галерея, а обычная коммуналка с населяющими ее колоритными коммунальными тетушками.

Кто знает, отчего так полюбилась эта «Коммуналка» московской богеме? Кого только не повидали эти обшарпанные стены, чьи только ноги не ступали по старому дубовому паркету! Маститые режиссеры и писатели, томные актрисы, певицы, телеведущие, тонконогие манекенщицы и манерные кутюрье – все они почитали за честь быть приглашенными на презентацию в «Коммуналку». Потому что презентация в «Коммуналке» – это бесплатная реклама. Эту галерею любили журналисты, каждый жест Нострадамуса и его гостей подробно описывался в прессе, словно речь шла о президентской резиденции, а не о крошечной галерейке в самом сердце Москвы.

Шура не могла поверить, что все это наяву. Всего неделю назад она была никому не известной гримершей, а теперь журналисты центральных каналов вежливо просят ее об интервью!

Дело в том, что хозяин галереи «Коммуналка» Нострадамус встретил ее, как родную. Ему понравились ее работы, о чем он немедленно Шуре сообщил.

– У меня намечается выставка на следующей неделе, – заглянув в растрепанный кожаный блокнот, весело сообщил он. – Думаю, вы могли бы присоединиться. Если захотите, разумеется.

Разумеется, она захотела!

Это был триумф! Шура пригласила на открытие выставки и Катю, и Егора, и даже Дианку-манекенщицу, которая явилась в сопровождении очередного престарелого богача.

Конечно, она не была на той выставке главным лицом. И журналисты брали интервью не только у Шуры. В конце концов, там были и маститые художники, интересные прессе не меньше никому не известной девчонки. Просто все они настолько привыкли разглагольствовать перед камерами, уверенно излагать свои взгляды в любезно подставленный микрофон, что их речи выглядели заученными и пресными, словно по бумажке написанными. А Шурочка так мило волновалась, так изящно путалась в словах, что большинство журналистов сочли ее находкой для камеры. Шура сама слышала, как за ее спиной маститая искусствоведша посоветовала молоденькому репортеру-очкарику:

– Голубчик, возьмите интервью вон у той крошки. Клянусь, не пожалеете. Девочка так эмоциональна, так свежа…

Шура даже растерялась, когда очкарик застенчиво попросил у нее об интервью. Так долго она мечтала об этом моменте, так долго рисовала в своем воображении толпы заискивающих журналистов и себя саму – умную, злую, ироничную. А когда «час пик» наконец пробил, растерялась и заволновалась, точно вызванная к доске двоечница.

– Д-да, конечно, – залепетала Шура, – а о чем вы хотите со мной поговорить? Можно заранее услышать вопрос?

Очкарик сразу сообразил, что она смущена и растеряна, и почувствовал себя гораздо увереннее.

– Не думаю, что мне следует заранее открыть вам вопросы. Впрочем, если вы уж так нервничаете… – Он насмешливо приподнял неаккуратную густую бровь.

– И ничего я не нервничаю, – обиделась Шура. Надо же, какой-то никому не известный очкарик вздумал над нею потешаться! Нашел объект для насмешки!

– Замечательно, тогда начнем. – За спиною очкарика, как по мановению волшебной палочки, вырос оператор с камерой на плече и осветительным прибором в руках.

Свет он направил прямо Шуре в глаза, она зажмурилась и представила, какой «красавицей» получится на пленке – маленькие слезящиеся глазки, наморщенный нос.

– А нельзя свет по-другому поставить? – спросила она, прикрывая глаза ладонью. – Мы же все-таки не в гестапо.

– Она еще будет меня учить, как ставить свет, – буркнул оператор. – И уберите, пожалуйста, руки от лица, вы мне всю композицию портите!

– Скажите, а почему на вашей картине изображен веник? – поинтересовался очкарик. Надо сказать, как только над камерой зажегся красный огонек, он преобразился: расправил плечи, голос сделал низким, а интонации – многозначительными. Видимо, он тоже немного волновался и тоже хотел выглядеть умным, ироничным и злым.

– Ну, это же натюрморт, – развела руками Шура. – Все так привыкли, что на натюрмортах изображены вазочки да яблочки. А я нарисовала обычный кухонный натюрморт – веник и совок!

– Но искусство должно быть прекрасным, – не сдавался мерзкий очкарик, – а веник – это, знаете ли…

– Веник – это тоже прекрасно! – отрезала Шура, а сама подумала: «Боже, что я несу?!» – В жизни прекрасно все! Мы не умеем ценить мир во всех его проявлениях. Нам кажется прекрасным только узкий круг вещей, поэтому в своей массе мы так пессимистичны. А на самом деле все прекрасно – и пауки, и лужи, и разводы на потолке. Надо только приглядеться.

За спиной у очкарика стоял Егор, он внимательно прислушивался к тому, что она говорит. Когда она закончила, он выразительно покрутил пальцем у виска. Шура обиделась.

А на следующий день она случайно увидела себя в девятичасовых «Новостях». Никогда бы не подумала Шура, что анемичный очкарик является репортером такой серьезной программы.

– А теперь перенесемся в модную московскую галерею «Коммуналка», – улыбнулась дикторша с внешностью победительницы конкурса «Мисс Америка». И на экране замелькали знакомые интерьеры и знакомые физиономии. Все попали в «Новости» – и Нострадамус, перерезающий ленточку (к тому времени хозяин галереи был уже так пьян, что ножницы то и дело выскальзывали из его рук, а ленточка никак не хотела быть перерезанной), и Катя в стильном золотистом пиджаке (камера индифферентно проскользнула по ее лицу, словно она не была известной актрисой), и Егор с бокалом шампанского в руке, и даже Дианка, с умным видом разглядывающая какую-то картину. Но самое главное – под конец сюжета на экране возникло Шурино лицо крупным планом! Очкарик взял интервью у всех художников, а на монтажном столе выбрали Шуру одну!