Книга Крутые перевалы - Семен Яковлевич Побережник

тюрьме сидел за это. В Хотинском восстании участвовал...

Гости притихли, перестали пить и есть, слушали Максима. А он опять на меня посмотрел, пальцем показал, будто им непонятно было, о ком речь ведет, и еще громче сказал:

— Так, значит, граждане, вот этот человек, Семен Побережник то есть, в Испании воевал. Добровольно. Голову под фашистские пули подставлял, чтоб свободу тому народу удержать, ихнюю, значит, республику защитить. Он и язык испанский знает. Молодец, Семен!

Все смотрели на меня, как на человека, действительно совершившего какой-то подвиг. А жених Максимовой племянницы, держа за руку свою невесту, сказал:

— Пусть дядько Семен Яковлевич расскажет, как он в Испании воевал, фашистов бил. Это для нас, молодых, интересно...

— Да что там рассказывать, товарищи, — поднялся я со своего места, — там воевали тысячи таких, как я, волонтеров свободы, добровольцев то есть. Со всех концов света...

Но все же кое-что я рассказал гостям. О бойцах интернациональных бригад, о братской солидарности и прочем. Когда мы уже расходились, Максим задержал меня на минуту:

— Постой, амиго Семен, у меня где-то одна книжечка сбереглась... Может, тебе интересно будет почитать ее. В ней про некоторых канадских украинцев рассказывается, которые тоже в Испании воевали...

Я попросил эту книгу. Вечерами, после работы, несмотря на усталость, глотал страницу за страницей и, каждый раз, читая про всякие боевые эпизоды, чувствовал, как учащенно стучит сердце. Ведь в ней было много знакомых имен, боевых операций, к которым респонсабль Чебан тоже имел кое-какое отношение тогда...

Когда окончил читать, занес книгу Максиму. Рассказал ему, что возил на своей машине одного русского командира, который был военным советником Двенадцатой интернациональной бригады у генерала Лукача.

— А как его фамилия, этого твоего командира? — спросил Максим.

— Имя Пабло, фамилия Фриц. Отчества не знаю. Такой хороший человек, такой душевный, что редко и встретишь.

— А чего у него такое имя нерусское, больше на немецкое похоже — Пабло Фриц? — спрашивает Максим.

— Да кто его знает? Может, из латышей. У них тоже есть такие имена. А по-русски говорит правильно, вот как мы все. А может, это кличка. Там было порядочно русских, а фамилии не наши.

— Живой он остался, этот твой Пабло или нет? Ты, часом, не пробовал, Семен, поискать его? Через адресный стол или как? Находят же родители своих детей, а дети родителей, войной раскиданных, через нее потерянных. Попробуй и ты.

Внезапно вспомнил, как военный советник, когда я отвозил его к французской границе после выздоровления, повторил свое приглашение:

— Смотри же, Семен, если вернешься с целой головой домой, приезжай в Москву. Будешь моим первым гостем...

Рассказал об этом приглашении Максиму.

— Ну вот, видишь! Человек не иголка в сене, найти завсегда можно. А тем более такого. Ты не упирайся, Семен. Поймал не поймал, а погнаться, то есть пошукать, нужно.

Письмо в „Правду“

Дома рассказал Любе, что мне присоветовал Максим. Спрашиваю, как она думает. Стоит ли разыскивать своего бывшего пассажира, советника военного в бригаде. Если живой, может, и в самом деле не забыл Чебана, откликнется.

— Решай, Сема, сам. Но столько времени прошло с тех пор, больше двух десятков лет. Такую войну пережили люди. Где там запомнить одного человека, да еще простого шофера! Как дым, давно ты из его памяти выветрился, если только остался живой твой Фриц.

— Все же попробую, Люба. А вдруг! Чем черт не шутит!

Думал, думал, гадал, гадал, куда обратиться, и решил написать в центральный орган нашей партии — в «Правду». «Там, — рассуждаю про себя, — все должны знать». Газета своего представителя там постоянного имела, Михаила Кольцова, которого мне довелось не раз возить на машине с Паблом Фрицем и Лукачем на фронте.

И вот какое послал я письмо в «Правду», копия которого у меня сохранилась.

«Я, Побережник Семен Яковлевич, житель села Клишковцы Хотинского района Черновицкой области, участвовал в Испании в гражданской войне (1936— 1939 гг.) на стороне республиканцев. Кличку имел Семен Чебан. Работал при штабе Двенадцатой интернациональной бригады и возил одного русского товарища по имени Пабло Фриц. Если редакция что-либо знает о нем, то прошу сообщить мне его адрес или же мой — ему».

Прошло около недели. Из «Правды» приходит ответ.

«Уважаемый товарищ Побережник! Отвечаем на Ваш вопрос.

Тов. Батова Павла Ивановича Вы сможете найти по адресу: г. Рига, штаб Прибалтийского военного округа. Советуем непосредственно обратиться к нему с письмом.

Военный отдел «Правды». Н. Денисов, 27 августа 1958 г.».

«Жив, жив! Так вот кто скрывался под тем именем! Дорогой мой пассажир, так это я тебя возил по испанским фронтовым дорогам?»...

Еще и еще раз перечитывал ответ. От волнения даже вспотел. Мысли в голове вертелись вокруг одного: жив мой Фриц, уцелел после такой коловерти, как Отечественная война...

Я готов был лететь сейчас к Максиму Гордашу поделиться радостью, мчаться к Любе на работу. Сердце колотилось, как пойманный в сети перепел.

В тот же вечер, все еще колеблясь, неуверенной рукой написал в Ригу письмо бывшему военному советнику бригады, старому испанскому другу. Коротко напомнил о себе, о том, какую я носил фамилию, в двух словах рассказал, где пришлось после Испании очутиться, сообщил свой адрес. Просил, если не затруднит, ответить.

Должен признаться, что мало у меня было надежды на то, что он откликнется.

Прошла неделя, другая, третья. Ответа нет.

Чтобы не так было больно, убеждал себя, что это вполне логично. Ведь с тех пор прошло около четверти века! Он мог безусловно забыть меня. Тем более что столько произошло за это время важных событий, оставивших глубокую борозду в жизни каждого человека, а у военачальника Батова, вероятно, в особенности. Столько промелькнуло перед его глазами людей за годы Отечественной войны! Разве может все сохранить, удержать в себе память? Тем более у людей пожилого возраста, много переживших на своем веку! Да к тому же не командиром я был, а рядовым бойцом...

На всякий случай я решил написать еще одно письмецо, совсем краткое. Больше уже для очистки совести. И поставить на этом точку.

Отнес письмо на почту, спустил в ящик и побрел домой. Иду и думаю, ругаю себя последними словами: «Прожил жизнь, а остался дурак дураком. Нужен ты Батову,