Книга Скоро будет буря - Грэм Джойс

– Ты очень милый, Мэтт. Но мне нужен кто-то другой. Нет, я думаю, еще лет десять я посижу в своей английской темнице, а потом брошу его.

Они двинулись дальше.

– Никогда не догадывался, что ты так его ненавидишь.

– Да, но, когда я увидела, что ты тоже его ненавидишь, мне стало страшно за него.

– Я? – удивился Мэтт.

– Думаешь, я дуреха? Думаешь, ничего не вижу? А ты ведь его друг. Его единственный друг. Для меня было естественно ненавидеть его, но, когда я заметила в тебе то же чувство, я отчаялась. Его презирают и жена, и лучший друг. Мне хотелось плакать, плакать, плакать. Я могла думать только об одном: что мы делаем с нашими жизнями? Почему мы проживаем жизнь словно призраки, проживаем ее настолько бездарно, ведем себя пк, будто нам на все наплевать? Мэтт, я смотрела ему в лицо. Я знаю его насквозь, и это меня пугает. Пугает не то, что я там вижу, а то, чего не вижу. Беда в том, что однажды я увидела в его глазах нечто особенное. Когда мы встретились впервые, я ощутила, что от меня к нему и от него ко мне передается какое-то тепло. Мы словно поднялись над землей. Потом, сами того не сознавая, мы достигли душевного равновесия. Теперь мы его теряем. Может, у подобных явлений существуют циклы? Но больше всего меня пугают личины. Личины, которые он надевает. И маски, которые надеваю я, чтобы поддержать его маски. И ты, Мэтт, ради него делаешь то же самое. Мы все это делаем ради него и друг ради друга. Маски из крови и плоти. От кого мы прячемся? Признаюсь, иногда я молюсь о том, чтобы пришла гроза и смыла с нас все это: хрупкую плоть, забитые поры; чтобы проявилась наконец детская кожа, обтягивающая детские кости, – то, из чего мы на самом деле состоим.

Мэтт задумчиво кивнул. Он кое-что понял из того, о чем она говорила.

– Я уверена, – продолжала она, – Бог накажет нас за такую бездарную жизнь.

– Серьезное заявление! – послышался саркастический голос у них за спиной. Голос принадлежал Джеймсу. Его руки были заняты. Он нес красиво завернутые иллюстрированные журналы, terrine de canard[47]и foie gras в нарядных жестяных упаковках, pruneaux[48]в больших консервных банках и noix[49]в восхитительных глиняных горшках. Девочки тоже были нагружены товарами. – Мы тут кое-что прикупили, – добавил он.

Перед тем как уехать из городка, Мэтту пришлось идти искать Крисси. Она потерялась в лабиринте узких улочек. Когда в конце концов он ее нашел; она внимательно разглядывала дом четырнадцатого века под тяжелой красной черепичной крышей.

– Пора уезжать, – произнес он, подойдя к ней сзади.

Казалось, она его не слышит.

– Крисси, – позвал он. – Крисси?

Впору было подумать, что еe загипнотизировали. Покатая черепичная крыша начиналась где-то на уровне глаз. Он сделал шаг назад, чтобы увидеть, что она там разглядывает. Но там ничего не было. Ничего. Только плитки как-то странно лежали и соприкасались друг с другом. Минувшие века так их перекосили, что теперь они вздымались и опускались подобно океанским волнам, и один ряд плитки как бы захлестывал другой. Сдвиги почвы. Искажения времени.

Мэтт осторожно взял ее под локоть.

– Ты далеко забралась.

Она, казалось, проснулась и вздрогнула.

– Да? Снова?

Мэтт все это видел и прежде.

– Ну ладно, пойдем.

Рейчел играла сонату Скарлатти, когда в гостиную вошел Джеймс и положил ей руку на плечо.

– Все пошли купаться. Хочешь присоединиться к нам?

– Развлекайтесь без меня. Мне и здесь хорошо.

– Было бы замечательно поплескаться всем вместе.

Рейчел перестала играть.

– Ну до чего же мило! Почти две недели ты хандришь и валяешься в постели, а теперь хочешь, чтобы все играли в счастливое семейство?!

– Откуда такое озлобление?

– Джеймс, мне тут делать нечего. Глупо было сюда приезжать. Не понимаю, как я вообще позволила тебе уговорить меня.

– Ну и скатертью дорожка! – Он плюхнулся на стул рядом с ней и тренькнул по клавишам. – Я думал, тебе нравится с Джесси и Бет.

– Мне-то нравится. А вот ты последнее время за женой своей не наблюдал? Она сама не своя. Пытается меня отсюда выжить. Мне придется уехать.

– Боже, Рейчел! Осталась всего пара дней. Все не так плохо, поверь. Ты ведь нормально ладишь с Крисси и Мэттом, правда?

Рейчел убрала его руку с клавиатуры и закрыла крышку.

– Насколько хорошо ты знаешь эту парочку?

– Крисси немного странная, согласен, но Мэтта я знаю много лет. Я знаю его настолько хорошо, насколько это вообще возможно. А почему ты спрашиваешь?

– Мне кажется, ты готов его терпеть лишь до тех пор, пока ему не везет.

– Ты говоришь ужасные вещи.

– А ты делаешь ужасные вещи. Будешь отрицать?

Джеймс поднялся со стула:

– Пойдем. Тебе надо искупаться.

– Тьфу, дьявольщина! Не хочу я купаться! Я хочу быть среди людей, которым не наплевать друг на друга! А не среди снобов, которые заставляют тебя делать хорошую мину при плохой игре!

– Тебя, – прошипел Джеймс, – вообще бы здесь не было, если бы я не оплатил эту поездку.

– Да, ты прав. И Мэтта тоже, и Крисси, и ты использовал это обстоятельство, чтобы изгадить еще один вечер, не так ли? Все мы куплены и оплачены для того, чтобы терпеть твои капризы и подстраиваться под твое настроение. Знаешь, зачем мы тебе здесь понадобились? Да ведь ты просто боялся остаться один на один с собой. Ты поглядывал в последнее время на них, на всех этих людей, за которых ты заплатил? Ты поглядывал на свою жену? Она тебя ненавидит. Ты поглядывал на своих друзей? Они тебя ненавидят. Тебе надо быть осторожным, Джеймс. Очень осторожным.

Дверь со скрипом отворилась. В комнату вошла Джесси.

– Крику-то сколько, – сказала она. – Вы собираетесь купаться?

– Джеймс собирается, – ответила Рейчел. – А я нет.

44

Джеймс сидел на своей кровати, уставившись на бутылку красного вина, изъятую из особого запаса. Лучи послеполуденного солнца падали на удивительно плавные очертания стеклянной бутылки, нагревая вино и придавая ему оттенок пролитой крови. Он все еще терзался воспоминаниями об оскорблении, которое нанесла ему Рейчел. Он терзался, когда нырнул в бассейн, где ждали все остальные; терзался, когда выплыл на поверхность. Но он плескался, скакал, ловил и отбивал мяч; он делал все, что подобает делать порядочному человеку. Он улыбался, пока щеки не начали болеть.