Книга Кровавые скалы - Джеймс Джексон

Гарди указал на бревно, которое использовали в качестве рычага для поднятия камней. Он не станет тратить время на болтовню.

— Держите! Сильнее тяните за канат!

Рыцарь стоял на месте, глядя, как англичанин поднимает на плечо обломок скалы.

— Ваши усилия могут пропасть даром.

— И принести больше пользы, чем ваши слова, де Понтье.

— Рыцарь — человек слова.

— А кроме того, отважный муж, который вместе со всеми сражается на крепостном валу.

— Я внес свой вклад.

— Полагаю, вы были заняты тем, что вешали и четвертовали собратьев.

— Без дисциплины мы погибнем. Не забывайте об этом, Гарди.

— Я не забываю ничего.

Кристиан стал подниматься по ступенькам на вершину стены. Впереди, на лестнице, ведущей к Кастильскому бастиону, споткнулся солдат и ухватился за плечо англичанина. Рука его была раздроблена.

— Кристиан…

Гарди спрыгнул вниз и поднял новый камень.

— Один присмотрит за раненым, остальным — не останавливаться.

— У вас манеры настоящего командира. — Де Понтье стоял неподвижно. — И родословная грязного простолюдина.

— Простолюдины защищают ваши стены, лишаются рук, ног и самой жизни за веру и ради вашей выгоды.

— Господь их отблагодарит.

— А вы?

— Знайте свое место, Гарди!

— А вы знайте свое, де Понтье. Я среди друзей.

— Вы находитесь в обители рыцарей.

— Хватайтесь за канат или бревно. Или уходите!

— Подобный труд не для благородных господ.

— Неужели, брат шевалье? — Из рабочего отряда возник Анри де Ла Валетт, чье лицо и торс покрывала корка из смеси пыли и пота. — Труд на благо нашей обороны подходит всякому.

— Не стану вас переубеждать.

— Ступайте с миром, брат шевалье.

Вдруг раздался хлопок, вспыхнуло пламя, и в воздухе повис зеленый дым — подле де Понтье взорвался некий предмет. Рыцарь машинально бросился наземь. Он быстро пришел в себя, но к тому моменту зрители уже хохотали, и достоинство его пострадало.

— Ответ, недостойный дворянина, рискну предположить, — отозвался Гарди, бросая веревку одному из ополченцев.

Глаза де Понтье оставались холодными, когда он наблюдал за происходящим, быстро переводя взгляд с восседавшего на повозке мавра на подбежавшего Люку, а затем — на Гарди. Рыцарь безмолвно зашагал прочь.

— Кристиан, ты играешь в кости с самим дьяволом.

— Я ничего не ставил на кон, Анри. Нам нужно отстроить стену.

«И подготовиться к свадьбе…»

Наступившая ночь не принесла покоя — перегретая тьма ожила под ударами самой тяжелой турецкой бомбардировки. Вероятно, войска отозвали, но залпы османских мушкетов уступили место канонаде, а вой янычар заменили свистящие ядра. Оборонительные укрепления раскололись, защитники попрятались. Казалось, полуострова были объяты пламенем. Настала брачная ночь.

— Не похоже на привычный перезвон колоколов.

Фра Роберто привел двоих в маленькую часовню. Помещение освещали три свечи, их слабое мерцание рождало тени, дрожавшие от далеких ударов. На стене блестела икона. Подобно самой часовне, она выглядела неуместной и несвоевременной в час войны.

Священник почувствовал это несоответствие.

— Мы собрались здесь пред лицом Господа. Но Ему самому лучше убраться отсюда подальше.

— Он уже ответил на наши молитвы, фра Роберто. — Мария прижалась к Кристиану. — Господь улыбнулся нам, вернул друг другу.

— Ему еще предстоит вернуть вам разум, миледи.

Девушка рассмеялась.

— Миновали те недели, когда я увидела достаточно горя и познала бесценность человеческой жизни. Мы жаждем лишь разделить минуты счастья пред лицом смерти.

— И ждать вы не хотите?

— Не ждет время.

Гарди взял Марию за руку и взглянул на священника:

— Сегодня ночью по приказу великого магистра я отправляюсь в Мдину.

— У Ла Валетта есть на то причины.

— Он полагает, что Биргу и Сенглеа не выдержат, и хочет, чтобы старый город стал оплотом в борьбе с турками.

— Оплотом? Его древние стены разваливаются, охранять их некому, а население к осаде не готово. Город, несомненно, падет в руки Мустафы-паши.

— Его судьба не известна никому.

— Кроме меня. Я прочел ее на камнях, на стволе старинной пушки. Да я сам без всяких усилий не раз пробивался через укрепления Мдины.

— Ты страшнее любого языческого захватчика.

— Что же я должен думать, Кристиан? Ты очаровываешь меня. Женишься на Марии и покидаешь нас.

— Не покидаю, фра Роберто. Я лишь получил возможность уколоть сарацин в мягкое место, отвлечь их и выманить.

— Какая самонадеянность!

— Порожденная отчаянием. В Сент-Эльмо османы дорого заплатили за наши жизни, и в Мдине мы можем повторить успех.

— А если не удастся? Если мы падем?

— Вы хотя бы встретите Всевышнего с мечом в руке, устами проклиная сарацин.

— А как же ты?

— Я получу то, чего желал больше всего, — стану мужем возлюбленной.

— Безумие молодости…

Мария подошла к священнику и легонько коснулась его исполинского плеча.

— Безумие наше пришлось ко времени, фра Роберто. Даже среди расколотых и расплавленных камней Сент-Эльмо наша любовь цвела.

— Отчасти в том есть и моя вина. — Фра Роберто покачал головой. — Миром ли окруженные, войной ли, и в счастье и в горести вы будете неразлучны.

— Страсть превозможет любые осады, переживет нас самих.

— Тогда, возрадуясь душой, сей летней ночью, что горячей адской печи, мы станем свидетелями союза красавца пирата и благородной дамы.

— Мы готовы.

— Я вернусь, мавр.

Друг Кристиана молча стоял у погрузочной лебедки на берегу у подножия Сент-Анджело. Здесь, за гигантской защитной цепью, растянутой между фортом и Сенглеа, ощущалась неуловимая свобода и поджидала очевидная опасность. Здесь пролегла внешняя граница христианских владений. Каждые несколько секунд над головой со свистом проносились ядра турецких батарей, паливших перекрестно с горы Скиберрас и мыса Виселиц. Изредка рассеянный свет или вспышка выхватывали из темноты силуэты галер, рыскавших в Большой гавани. Гарди направлялся на их территорию.

— Не печалься за меня, друг.

— Если только ты будешь осторожен, Кристиан Гарди.