Книга ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции - Игорь Симбирцев

После того как назначенный Колчаком уполномоченным по подавлению красной партизанщины в Сибири генерал Розанов в бессилии расстрелял в ответ на вылазки партизан нескольких арестованных ранее известных большевиков (так Розанов понял данные ему Колчаком особые полномочия, решив следовать практике неприятельской ЧК в смысле института заложников), Колчак его сразу от этой миссии отстранил за явные перегибы. Сохранился этот приказ генерала Розанова, которым он намеревался наводить порядок в колчаковском тылу и за который был Колчаком отрешен от должности, от марта 1919 года. Там действительно есть пункт о расстреле заложников по модели советской ЧК и приказ уничтожать те селения, которые встретят колчаковские войска огнем, расстреливая в них мужское взрослое население и конфискуя в пользу армии имущество такого села, – для белого лагеря это был шок, для красной ЧК того же времени – давно освоенная и повседневная работа.

Как только в штабе того же Колчака другой решительный генерал Иванов-Ринов внес свой проект введения особого положения, когда наступление красных на фронте и партизанщина в тылу уже действительно требовали особых мер для спасения омского режима, другие высокопоставленные колчаковские генералы и сам адмирал обвинили его в кровожадности, да еще и попрекнули: «Желаешь уподобиться «чрезвычайке» Дзержинского, Чека в твоем лице потеряла хорошего специалиста». А Иванов-Ринов всего-то предложил две крутые меры в своем проекте особого положения: расстрелы пойманных спекулянтов и расстрелы уклоняющихся от колчаковской мобилизации офицеров. Все это Дзержинским и его чекистами, с которыми белые либералы в Омске сравнили Иванова-Ринова, были давно решенные моменты. У них в ЧК это было введено давно и без особых дискуссий, они давно пошли намного дальше любого самого жестокого белого генерала – у них не только уклонившегося от мобилизации в Красную армию офицера расстреливали, но и его объявленную заложниками семью. И излишне говорить, что ничего подобного крымской бойне 1920 года или усмирению Тамбовского восстания годом позже за этими белыми контрразведками в истории не числится.

Когда говорят о жестокости отдельных белых генералов, то это опять же жестокость солдат на фронте. Часто приводят в пример Станислава Булак-Балаховича, вешавшего и расстреливавшего особенно рьяно и в свою службу начальником корпуса в армии Юденича в 1919 году, и при своем партизанском рейде по Белоруссии в 1920 году уже в союзе с польской армией Пилсудского. Белый генерал Булак-Балахович, кстати говоря, из мобилизованных красными в военспецы РККА офицеров царской армии, он перебежал на фронте к белым и стал в белом лагере культовой фигурой, как и ряд других сбежавших в белое войско из РККА военспецов: Носенко, Каппель, Нелидов, Зайцов, Архангельский и другие.

Во время наступления Северо-Западной армии белых Юденича на Петроград в 1919 году в корпусе Булак-Балаховича действительно к пленным красным относились без особой жалости, хотя главную ответственность за это несет начальник белой контрразведки корпуса барон Энгельгардт и сменивший его затем фон Штренг. Хотя и массовые казни на площадях Булак-Балахович устраивал только в первые дни после захвата Пскова по горячим следам боев и в качестве возмездия за прежние действия ЧК здесь, позднее по совету английских союзников казни спрятали за стены городской крепости, где британские и американские журналисты снимали их на кинопленку.

Но даже при этих массовых расстрелах и виселицах для захваченных большевиков и комиссаров в Пскове и Гдове «ужасный» Булак-Балахович неизменно подчеркивал: «Мы казним только публично на площади и по приговору военно-полевого суда, а не убиваем тайно, как ЧК по подвалам». При этом сам Булак-Балахович устраивал осужденному перед виселицей личный допрос при толпе и предлагал собравшимся выступить в защиту или в осуждение жертвы. Кто-то скажет: «Жестокий спектакль на публику», но ведь все равно честнее массовой бойни по спискам в глухом подвале ЧК без права даже на такую публичную защиту или предсмертную речь. Ну а в известном рейде отрядов Булак-Балаховича на Мозырь в конце 1920 года с попустительства поляков генерал уже не был офицером белой армии и никакому правительству Колчака не подчинялся, с дикого партизана и спрос здесь невелик.

К тому же Булак-Балаховича зря рисуют яростным монархистом, в самом белом лагере его числили в подозрительных либералах и сторонниках левых эсеров, в Музее революции сохранились многочисленные воззвания Булак-Балаховича, из которых тоже видна его явно эсеровская позиция защитника крестьянства и ярого противника монархистов. Это привело в 1919 году даже к конфликту Булак-Балаховича с не скрывавшим своего монархического и радикального настроя главкомом Северо-Западной армии белых Юденичем. Человека, считаемого красной пропагандой одним из главных палачей и садистов в белом лагере, его прямой начальник Юденич считал мягкотелым либералом и социалистом, называл брезгливо «социалистиком», собираясь даже его арестовать, приказал взять под стражу за его поддержку возглавлявшего в корпусе Булак-Балаховича контрразведку фон Штренга. А после отхода этой армии от Петрограда в Эстонию уже Булак-Балахович с соратниками хотел арестовать «солдафона и монархиста» Юденича, предъявив ему счет за провал наступления на Петроград, но тот вовремя уехал в эмиграцию во Францию, где, в отличие от продолжавшего белую борьбу Булак-Балаховича, доживал свой эмигрантский век на купленной роскошной вилле в Ницце. Булак-Балаховича же часто ошибочно считают убитым позднее в Польше агентом советской разведки за его постоянные рейды против Советской России. На самом деле таким образом был убит брат Станислава Булак-Балаховича и тоже белый эмигрант в Польше. Самого Станислава Булак-Балаховича в 1940 году в оккупированной немцами Польше застрелил германский патруль, когда белый генерал отказался предъявить для проверки документы.

Так что в белом лагере тоже все отнюдь не монолитно, там свои колеблющиеся и свои «бешеные», свои «левые коммунисты» и «рабочая оппозиция», только с другими названиями. И с годами укоренившиеся в массах представления о людях из белого лагеря очень условны. Среди генералов корниловской главной Добровольческой армии решительный и очень любимый войсками генерал Дроздовский был убежденным монархистом-романовцем и к красным был безжалостен, записав до гибели в своем дневнике: «Сердце, молчи, и воля, закаляйся, поскольку эти большевики признают и уважают только один закон: око за око. А мы им беспощадную расправу: два ока за око, все зубы за зуб. Потом постараемся конечно же разобраться, а пока – беспощадная расправа. А в общем страшная вещь Гражданская война: какое озверение она вносит в нравы, какой злобой и местью пропитывает сердца, жутки наши расправы, жутка радость и упоение убийством, которые не чужды и многим добровольцам». А не менее решительный и не менее обожаемый в войсках белых генерал Марков был ярым республиканцем и сторонником Февральской революции. И они с Дроздовским спорили до хрипоты на военных советах, пока их не примирял убежденный кадет-либерал Деникин, а оба при этом храбро сражались и одинаково были безжалостны к красным большевикам, и оба погибли в той войне с разницей в несколько месяцев.

И очень часто, как ни покажется это странным неискушенному читателю, самыми жестокими и безжалостными среди белых были не идейные монархисты и черносотенцы, а представители «левой» части их лагеря. Как тот же эсер Булак-Балахович, и в эмиграции при всех своих беспощадных рейдах по советской территории оставшийся сторонником эсеров и входивший в левосоциалистическую группу Савинкова, а не во врангелевский РОВС, например.