Книга Крылья огня - Чарлз Тодд

На стене слева от него висело несколько табличек. Одна в память Стивена, между табличкой с именем его отца и тонкой колонной, которая поддерживала часовню. На мемориальной табличке Стивена Ратлидж увидел даты жизни, гербы Тревельянов и Фицхью, воинское звание Стивена и номер его полка. А чуть дальше он заметил два новых саркофага – две глыбы черного мрамора. Они стояли бок о бок. На них были просто выгравированы имена и даты смерти. Оливия и Николас. Для самоубийц никаких украшений.

Некоторое время он смотрел на них, жалея, что не может дотянуться до них – живых. Да, они недоступны… если не считать стихов Оливии. Вытянув руку, Ратлидж снова приложил ладонь к мрамору, увидел отражение своей руки на фоне надписей, словно в черном зеркале. Длинные пальцы, сильная ладонь. Рука его, не чужая.

– Это была ты, Оливия? Или Николас? – спросил он вслух. – Или вы не виноваты?

«…не виноваты», – ответило эхо.

– Кто был твоим любовником? Кормак?

Эхо подхватило вопрос и ответило:

«Кормак…»

– А кто такой гончий пес Гавриила?

«…риила…»

– Ты знаешь, кто он? Если так, где мне искать ответ?

«…ответ…»

– Он в твоих бумагах или в твоих стихах?

«…стихах…»

Ратлидж подошел к тому месту, откуда мог коснуться таблички с именем Николаса, стараясь не обращать внимания на голос Хэмиша, который считал разговор с мертвецами ворожбой. Хэмиш приказывал ему не лезть в такие дела, не тревожить покой усопших.

«С тобой я ведь постоянно беседую. Так какая разница?» – мысленно ответил ему Ратлидж.

Через миг он спросил сверкающую черную табличку с именем Николаса:

– Убийцей был ты? Оливия защищала тебя?

Но, сделав всего шаг, он нарушил странную акустику часовни, и эхо уже не ответило ему. Он слышал только свое дыхание. Как будто даже в смерти Николас умел молчать.

Глава 20

Вернувшись в гостиницу, Ратлидж наскоро поел за угловым столиком. Он прихватил найденную в общем зале старую книгу, так как не хотел, чтобы Траск или другие постояльцы приставали к нему с разговорами. Но в такой ранний час в ресторане, кроме него, никого не было. Попросив кофейник и чашку, он поднялся к себе в комнату и снова взял томики стихов.

Они как будто содержали больше вопросов, чем ответов, но Ратлидж подумал: возможно, сомнения зарождаются в его голове, а не в строчках, которые он перечитывал снова и снова.

В последнем сборнике, «Люцифер», почти не чувствовалось лиризма Китса; там было больше мильтоновской силы. Перед ним были зрелые стихи; их автор считал жизнь и смерть одним целым: взлетом из тьмы и возвращением в нее, коротким, ярким, славным промежутком, который часто портят недоверие и неспособность учиться.

Он нашел стихи, смутившие покой инспектора Харви, и быстро прочел их. Харви не запомнил название. Как ни странно, стихотворение называлось «Неудача». Ратлидж задумался, а потом продолжил читать.

Вскоре он наткнулся на другое стихотворение – «Ева». На первый взгляд речь в нем шла о древе познания, с которого Ева сорвала яблоко. Съев его, она увидела жизнь такой, как она есть, и лишилась блаженства.

Однако на стихотворение можно было взглянуть и по-другому. Оно показалось Ратлиджу не просто плодом фантазии, но воспоминанием девочки, неожиданно и трагически потерявшей самого близкого человека – сестру-близнеца. Он ни за что не заметил бы скрытого смысла, если бы предварительно не изучил историю семьи Тревельян. Евой была сама Оливия. Отведав яблока, она поняла, что зло существует. Девочке трудно было смириться со злом, найти ему место в маленьком, уютном и когда-то безопасном мире детства. Оливия-Ева лишилась своего райского сада. Она беспомощно смотрела, как змей извивался в ветвях древа познания и сорвал яблоко. Но вниз упала Анна, что доказывали последние строки:

Нельзя, чтобы любимое, знакомое

Яблоко упало…

Мое второе «я»… От страха

Я все отрицала.

Отрицала, что произошло убийство? Отказывалась поверить своим глазам?

Правда, Анна погибла первой. И в то время все они были детьми. Что бы в тот страшный день ни увидела Оливия, как бы она ни испугалась, в таком нежном возрасте она не готова была столкнуться с убийством. Злобу и жестокость она бы еще поняла; дети часто бывают жестокими. Осознание убийства придет потом, позже. Какое-то время Оливии предстояло жить, подавляя горе.

Ратлидж совершенно забыл, что хотел полюбоваться закатом; он забыл о том, что в чашке остывает кофе. Его разум сосредоточился на словах, напечатанных мелким шрифтом на бумаге с водяными знаками. Спустя какое-то время он продолжил чтение.

Через несколько страниц, когда он почти убедил себя в том, что его толкование «Евы» субъективно и ничего не доказывает, он прочитал еще одну часть горестной симфонии.

Стихотворение называлось «Блудный сын». На первый взгляд речь в нем шла о младшем сыне, который покинул дом, забрав с собой свою долю наследства, а ухаживать за стариком отцом предоставил старшим братьям. Жизнь немилосердно обошлась с ним, и он вернулся домой, ожидая, что будет рабом в отцовском имении, но к нему отнеслись как к потерянному и найденному мальчику, каким он был.

Ричард!

Кто еще мог оказаться блудным сыном? Значит, Ричард еще жив?! Нет, невозможно! И все же он представляет угрозу для братьев, потому что его труп так и не нашли. Им придется всю жизнь гадать, что с ним случилось. И ждать, что однажды он вернется домой.

Ратлидж снова задумался.

Второе убийство.

Поиски велись долго и тщательно, но никаких следов мальчика найти так и не удалось. Его приметы разослали во все соседние города, допросили цыган и бродяг, перевернули все вверх дном на фермах, стоящих у края пустоши. Он сам, читая сообщения о поисках и окончательный вердикт, пришел к выводу, что мальчика убили, а труп спрятали. Если нет трупа, нельзя говорить и о смерти при подозрительных обстоятельствах. Но что, если все ошибались?

Что, если кто-то ловко инсценировал несчастный случай? Мальчик мог утонуть, упасть, играть в прятки и свалиться головой вниз в старую шахту… Или его могли сбить с ног и затоптать дикие пони. Вариантов не счесть. А потом…

Тело кто-то нашел – не большой поисковый отряд, а один человек. Человек, который почему-то знал или догадывался, кто инсценировал гибель ребенка. Человек, который понимал, что гибель Ричарда – сама по себе невозвратная потеря – представляет угрозу для его убийцы. Неизвестный забрал труп ночью, пока поисковый отряд рыскал по пустоши и болотам, и унес его туда, где его никогда не найдут. Своими действиями неизвестный спутал карты убийце. Поселил в нем сомнение, беспокойство. А позже тот же самый неизвестный закопал на пустоши одежду мальчика – в другом месте, не там, где лежало тело. Он поступил так на тот случай, если недоумевающий убийца вернется и попробует сам отыскать ребенка, которого непременно должны были найти поисковые отряды…