Книга Крылья огня - Чарлз Тодд

– Да ведь меня в тот день там не было! Я работала в госпитале и ждала смерти. Но я слышала, как они воют. Русские были язычниками, не лучше турок. Проклятым язычникам нечего терять, потому что у них нет души.

– Нет души? А мне казалось, что турки, погибшие в бою, попадают в рай.

– В рай? Тьфу! Они называют раем место, где много холодной воды, где пляшут девицы легкого поведения, где вино льется рекой, погружая в забвение! Не слишком великая награда за веру. Бесконечный разврат и греховность – вот что это значит. Но для гончих подходит. Лучшего они не знают!

Ратлидж спросил:

– Кто такие здешние гончие Гавриила, которые рыщут в Тревельян-Холле?

– Они ничем не отличаются от остальных, – ответила Сейди, отвернувшись от дома и заглянув Ратлиджу в лицо. – Язычники.

– Протестанты? Католики?

– Ни те ни другие, в том-то и дело, понимаете? Некрещеные души, которых не заполняет ничего, кроме зла. В них тьма, а не свет.

Ратлидж задумался. Оливия и Анна были близнецами. Неужели Сейди намекает на то, что одну из девочек не окрестили как положено? Что, когда два младенца отчаянно вопили у купели, одну из них окрестили дважды, а вторую – ни разу?

– Оливию и Анну крестили… как полагается? – осторожно осведомился он.

Сейди посмотрела на него так, словно он сошел с ума.

– Думаете, мисс Розамунда позволила бы поступить иначе? Конечно, их крестили. Я при том присутствовала. Смотрела, как младенцев передавали старому священнику – по одному. На крестильном платьице мисс Оливии была голубая ленточка, а у мисс Анны – светло-зеленая. Чтобы не перепутать!

Зеленая лента?! Крестильное платьице? Нет, непонятно…

– Кто жег кое-какие личные вещи на костре за парком? На мысу, в таком месте, где пламя не видно от деревни?

– Какой еще костер?

– Не притворяйтесь! – Ратлиджа вдруг осенило. – Вы говорили, что мисс Оливия обещала отдать вам какие-то старые тряпки… Кто-то унес их и разжег ими костер перед тем, как сжечь кое-какие вещи. Записную книжку в кожаном переплете. Кожаную фоторамку с серебряными уголками. Может быть, связку писем. Кому понадобилось все это уничтожить?

– Только не мистеру Кормаку! – сухо ответила Сейди. – И не мисс Рейчел. Тогда я бы знала. Возможно, мистеру Николасу. Не знаю, зачем он пошел на мыс в темноте и развел костер. Да ведь я своими глазами видела!

– Что вы видели? – негромко и мягко спросил Ратлидж. С любопытством, но не чрезмерным.

– Я видела его с ведрами; он шел к морю, чтобы наполнить их водой. А потом он поставил ведра на мысу. И оставил там. А сам вернулся в дом с пустыми руками.

Николас…

– Вы видели его в ту ночь, когда они – Оливия и Николас – умерли?

– Нет, за день до того. Я была в лесу, собирала корешки, потому что почти наступило полнолуние. Я какое-то время наблюдала за ним, потому что у меня болела спина и приятно было ненадолго выпрямиться. Я стояла и гадала, что он задумал. А потом поняла.

– Поняли? Что вы поняли?

– Он вынес воду гончим попить. Потому что знал, что они придут.

Холодок пробежал у Ратлиджа по спине. Как будто сзади стояло что-то темное и положило руку ему на плечо.

– У гончих Гавриила человеческие лица? Вы их когда-нибудь видели?

– Помните – я говорила вам: мисс Оливия предупреждала, чтобы я к ним не приближалась!

– Да, понимаю. Но мисс Оливия умерла. Видимо, ее убили гончие. Знаете, по-моему, она хотела, чтобы именно вы назвали мне имя… гончего пса. И сказали, как он выглядел. Пора исчадию ада заплатить за содеянное зло.

Сейди покачала головой:

– Нельзя заставить гончих заплатить за убийство. Оно в их натуре. Оно у них в крови. Как у турок.

– Мистера Николаса крестили?

– Да, в Тревельян-Холле, потому что он родился слабеньким. У него была желтуха. И еще надвигалась гроза – думали, что сильная. Мисс Розамунда сказала, что не рискнет везти его в коляске в церковь, где гуляют сквозняки. По правде говоря, через неделю он совсем поправился, но мисс Розамунда настояла, и старый священник пришел в Холл.

Может быть, крещение дома казалось Сейди не таким правильным, как крещение в церкви? Она опять отвечала уклончиво.

Но Хэмиш, рожденный в горах Шотландии, лучше понимал, что говорит старуха, и недовольно ворчал у него в голове.

– А лицо? Теперь вы, наверное, можете мне о нем рассказать, ведь мисс Оливия умерла, – не сдавался Ратлидж. – Ей уже ничто не грозит.

Глаза старухи затуманились, и она недовольно буркнула:

– Так утверждаете вы.

Промучившись со старухой еще немного, Ратлидж махнул рукой и отправился в деревню. Повинуясь внезапному порыву, остановился у церкви. Тяжелая западная дверь была заперта, но дверь поменьше, в портике, оказалась открытой. Он поднял засов и вошел. Внутри было промозгло; от камня тянуло могильным холодом. Какое-то время он постоял, осматриваясь, любуясь арками и мощными колоннами. Церковь показалась ему красивой, но обычной. Пропорциям не хватало совсем немного до совершенства. Резьба, в отличие от ангела на кладбище, была прочнее, более земной, более устрашающей и не такой изящной. Нечто похожее ему доводилось видеть в Нормандии.

Он прошел по центральному проходу, оглянувшись на викторианский орган на хорах, хоры были простые, с сиденьями из мореного дуба. Затем постоял у каменного алтаря, довольно красивого, старинного, – похоже, его перенесли из старого монастыря, слева от него помещалась восьмиугольная часовня, в которой нашли свой последний приют умершие Тревельяны.

Вдали, в тени, стояла старинная фигура рыцаря; на стенах висели таблички с именами мертвецов, которые покоились внизу, в склепе. Очень красивый мраморный саркофаг, рассчитанный на двоих, хранил останки родителей Розамунды Тревельян. Согбенные плачущие фигуры по углам символизировали земной траур. В арке над саркофагом плыл пышно одетый херувим с трубой. Сбоку от первого стоял саркофаг поменьше; его высекли как будто из целой плиты алебастра и покрыли изящной резьбой в виде цветов и птиц, которая больше приличествовала свадебной беседке, чем пристанищу мертвых. Фигуру в саване наверху едва можно было разглядеть; она как будто таяла, прикасаясь к мрамору. Но сверху, у головы, саван был приоткрыт; вглядевшись, Ратлидж увидел красивое женское лицо, обрамленное вьющимися волосами. Он понял, что перед ним Розамунда.

В ее фигуре угадывались красота и сила, достоинство и любовь. И теплота. Женщина, которая могла многое подарить. Ей было что дарить своим близким. Несмотря на то что она потеряла трех мужей и двоих детей, она ни разу не оступилась. Даже в смерти она оставалась столпом жизни…

Ратлидж коснулся холодной мраморной щеки и почти рассердился на себя, чувствуя на ладони ее тепло. Он ведь прекрасно понимал, что идущее от Розамунды тепло – всего лишь иллюзия.