Книга Муравечество - Чарли Кауфман

— Остановись, — говорит радио. — Это воспоминание больше не помогает. Возьми ту щеточку с мягкой щетиной рядом с собой и осторожно сотри его. Осторожно! Или умрешь! Есть вероятность, что под ним ты найдешь фрагмент фильма, а именно это нам и нужно.

— Когда я сотру это воспоминание, оно пропадет навсегда?

— Как дым, — говорит радио.

Я мешкаю, затем стираю воспоминание.

— Готово, — говорю я.

Мне полегчало.

— Видишь сцену с Эбботтом и Костелло? Полагаю, теперь ты ее найдешь.

Радио не ошиблось. Это воспоминание — кроличья нора. Вот она, сияющая сцена из фильма, и теперь я в ней. И хотя это миниатюрная площадка с марионетками, все выглядит очень живым.

— Рассказывай, — говорит радио.

Я карабкаюсь на холм в ночи, и это не Флорида — там, как вам, возможно, известно, холмов нет. Я где-то еще. Темно. Ой. Теперь я узнаю это место — район Лос-Фелис в Лос-Анджелесе, но это не наши дни. Никаких голливудских хипстеров. Автомобили старых моделей; 1940-е? Это Лос-Фелис времен Раймонда Чандлера. На камне с сигаретой в зубах сидит Бад Эбботт и смотрит на город. Погружен в мысли. Приближается темный кабриолет. «Кадиллак»? Кажется, да, но я не очень разбираюсь в машинах. Крыша из белого холста поднята. Машина паркуется, из нее выходит пухлый Лу Костелло. Он садится на соседний камень, но Эбботт на него даже не смотрит. Мне ясно, что они и раньше встречались здесь вот так; сам не знаю, откуда это знаю. Тишина. Ее нарушает Эбботт:

— Почему нельзя было поговорить по телефону? Бетти приготовила мясной рулет. Мой любимый. Когда вернусь, он уже остынет.

— У стен есть уши, Бад.

— Ради всего святого, Лу. Кому есть дело до наших разговоров?

— Миллионам людей, и я хочу убедиться, чтобы так и оставалось.

— Ты меня совсем запутал.

— Ну, как мы оба знаем, запутать тебя — не такая уж сложная задача.

— А это как понимать?

— Что и требовалось доказать.

— Говори проще, Лу.

— Наше господство в индустрии под угрозой.

— Господство? Ну вот опять. Почему обязательно нужно использовать все эти напыщенные…

— Хорошо, Бад, специально для тебя, максимально просто: в городе появилась еще одна команда клоунов, один здоровый, другой худой. Это как-то задевает твои нервные окончания?

— Говори проще, Лу, ради всего святого.

— На мою — нашу — территорию вторглись Мадд и Моллой. Я не позволю каким-то выскочкам украсть мою — нашу — славу, тем более вот таким вот эпигонам.

— Это как те, что в «Доме на просторе»[71]?

— То антилопы, а не эпигоны. К тому же автор песни ошибся. В Северной Америке не водятся антилопы.

— Тогда о ком ты?

— О двух комедиантах, которые похожи на нас.

— Толстый и тонкий?

— Именно. Бинго. Возьми с полочки пирожок.

— С какой полочки, Лу?

— Это, дружище, фигура речи. Мы должны остановить Мадда и Моллоя.

— В мире много места, Лу. Хватит на всех.

— Скажи это Уилеру и Вулси.

— Я не могу. Боб Вулси умер в тридцать восьмом.

— Вот именно.

— О чем ты говоришь? Я уже всю голову сломал.

— Я часто себе это воображаю.

— Что?

— Ох. Роберт Вулси должен был исчезнуть. И он исчез.

— Что ты хочешь сказать, Лу?

— Господи, Бад. Я его убил. Ради нас.

— Не говори ерунды. У Боба отказали почки. Это все знают.

— Все знают то, что им положено знать! — выкрикивает Костелло.

— Что ты хочешь сказать, Лу?

— Господи Иисусе, что ж ты за пень такой трухлявый, а. Я убил Вулси, чтобы он нам не мешал.

— Что ты хочешь сказать, Лу?

— Интересно, может, Габби Хейс захочет заменить тебя в нашем дуэте. Добавит искры в диалоги.

— Он играет помощника ковбоя, Лу. Он не простак из комедий. Не понимаю, о чем ты.

— Специально для тебя объясняю примитивным языком: у Вулси отказали почки, это правда. Но причиной было медленное отравление мышьяком.

— Кто мог отравить Боба Вулси?

— Я мог, Бад. Я мог. И отравил, как уже сказал тебе несколько раз.

— Но зачем?

— Да затем, мой усатый простофиля, что в Голливуде слишком мало места для Уилера и Вулси и Эбботта и Костелло.

— Но ведь Боб жил в западной части? Вроде в Санта-Монике. Не в Голливуде. Я уверен, когда он умирал от болезни почек, мы с Бетти ездили навестить его в Санта-Монику, не в Голливуд. А стало быть, нет никаких причин беспокоиться, что он занимает место в Голливуде.

— Да. Да, он жил в западной части. Знаешь, Бад, я не могу понять: ты такой тупой, потому что в детстве тебя часто роняли головой, или тебя роняли головой, потому что ты был настолько тупой, что люди, которые тебя роняли, а именно твои родители, не сильно переживали насчет твоей головы, ведь ты уже изначально был тупым.

— Это оскорбление слишком многословно, чтобы быть смешным, Лу.

— Тем не менее — и прошу тебя, постарайся внимательно выслушать, — если тебя устраивает твоя жизнь и ты бы хотел, чтобы она такой и оставалась, нам необходимо поговорить о Мадде и Моллое.

— О комедийном дуэте?

— Да. Мы должны их остановить.

— Зачем?

Костелло медленно и картинно закипает. Настоящее искусство.

— Хорошо, — наконец говорит он, — план такой: на следующей неделе они будут снимать свою первую двухчастевку[72]. Называться она будет «Идут два славных малых», и, судя по сценарию, она довольно хороша. Я заполучил сценарий, когда убил помощницу режиссера по сценарию и украл его из ее квартиры, которую еще и обчистил. Если этот фильм выйдет, боюсь, наша позиция самого выдающегося комического дуэта современности может оказаться под угрозой. Я предлагаю остановить Мадда и Моллоя в первый же день съемок, прежде чем они успеют нам навредить.

— Но как?

— Скажем так, я знаком с «лучшим парнем»[73] из съемочной группы.